После нескольких политинформаций «Черчилль бряцает оружием!» с призывами к повышению бдительности и боевой готовности волна энергии и личной инициативы захлестнула, подхватила меня. Хотя я был всего лишь командиром роты, у меня зародился и принял довольно отчетливые формы план поистине стратегического значения: заманить американцев в глубь Сибири, поближе к полюсу холода, и заморозить там всех вместе с их первоклассной техникой. Я спал по 5—6 часов в сутки и гонял роту безжалостно, наверно даже не до седьмого, а до семнадцатого пота. Гонял так, что уже в июне начсанбриг майор медицинской службы Гельман сделал представление командиру бригады о переутомлении людей в моей роте. Я получил замечание, но нагрузки не сбавил, настолько был убежден в своей правоте.
А после отбоя ежедневно при свете трофейных плошек-коптилок на основе обобщенного уже опыта уличных боев в Сталинграде, Берлине и Бреслау я составлял уникальнейшую разработку «Уличные бои в условиях небоскребов».
Я старался не зря. На учебном смотре моя рота — одна из полусотни стрелковых рот — заняла первое место и была признана лучшей не только в бригаде, но и в корпусе.
По итогам смотра я был награжден именными серебряными часами (персональные благодарности получили полковой и батальонный командиры).
Однако сны мои не сбылись, американцы напасть на нас не решились и побывать за океаном, в Соединенных Штатах, мне в своей достаточно долгой жизни так и не пришлось…
К американцам у меня было личное, особое неприязненное отношение (я относился к ним, наверное, хуже всех в бригаде): если бы тогда, в июне сорок пятого, они не вывезли документы, то Астапыча не сняли бы с дивизии, мы бы тоже остались в ней, и поехали бы не на Восток, а в академию, и тогда бы Володька и Мишута остались бы в живых и я бы не мучался на Чукотке…