Матиасу было понятно, что ему предстоит пройти очень долгий путь, пока Джанни полностью раскроется перед ним. Но однажды он перестанет сопротивляться и полюбит его. Так, как Матиас уже сейчас любил этого юношу. Возможно, у него все же появится второй шанс и второй Деннис.
Около одиннадцати вечера Матиас отвез Джанни домой и расцеловал его в обе щеки.
— Ciao, amico[85], — сказал он. — Будем время от времени звонить друг другу.
— Va bene.
— Береги себя, Джанни, потому что я боюсь каждой капли дождя, как бы она тебя не убила.
Это была переделанная фраза из какого-то стихотворения, но Матиас уже не помнил, из какого именно. Да это было и неважно. Он решил, что эти слова прекрасно соответствуют моменту. Джанни запомнит его как поэтичного и тонко чувствующего человека.
Джанни улыбнулся:
— Buon viaggio. E grade per tutto![86]
Он вышел из машины, помахал рукой и исчез в доме.
Берлин, август 2009 года
Это был постоянно повторяющийся кошмар: в дверь звонили, он открывал, и перед ним возникала ухмыляющаяся рожа, которая, цедила сквозь зубы непонятные турецкие или арабские обрывки слов и одновременно вонзала ему в живот нож.
Каждый раз он просыпался мокрым от пота и с трудом поднимался, чтобы отправиться в туалет и хотя бы таким образом стряхнуть с себя ужасный кошмар.
Кошмары были словно вампиры: они боялись дневного света и сразу исчезали. Даже яркий свет в ванной комнате помогал.
И тут в дверь действительно позвонили.
Алекс вздрогнул и посмотрел на часы. Тринадцать часов тридцать минут. Это было не то время, которое выбрали бы Кемаль и Салих для своих карательных походов. Но что еще они могли от него хотеть? Лейла была в Турции, и можно было с уверенностью сказать, что она никогда сюда не вернется.
В дверь снова позвонили. Дольше и настойчивее.
Алекс застонал, как раненый зверь, добрался до двери и посмотрел в глазок.
Перед дверью стоял его отец.
«Господи!»
Алекс несколько дней не убирал на чердаке, не говоря уже о том, чтобы вымыть пол. Он уже целую вечность носил одну и ту же одежду, его жирные волосы прядями приклеились к голове, и, возможно, от него воняло, как от зверя.
Ему ничего не хотелось. Почему они не могут просто оставить его в покое?
Тем не менее он открыл дверь.
Матиас был не настолько хорошим артистом, чтобы скрыть, насколько его потряс вид сына. Перед ним стояла человеческая развалина. У Алекса был вид бездомного бродяги, и лишь то, что он все еще находился в своей квартире, обеспечивало ему хоть слабую, но защиту.
Глаза Алекса были красными и испещренными лопнувшими сосудиками, под ними залегли глубокие тени. Его кожа была мертвенно-бледной, руки вяло и бессильно свисали, и Матиас даже представить себе не мог, что эти руки еще совсем недавно таскали тяжелые чугунные сковородки.