— Боже мой, прекратите:
— Но так оно и есть. Я весь день не могу думать ни о чем другом, это убивает меня, и, похоже, сегодня вечером я не смогу съесть ни кусочка.
— Надо постараться. К тому же вы ведь не можете ему ничем помочь!
— Нет. Никто не может ему помочь. Против судьбы мы бессильны.
— Тут вы правы. — У обеих вдов был совсем расстроенный вид. — Идем, Лиза, — сказала та, которая была симпатичнее. — Я хочу перед ужином зайти в каюту. Желаю приятного вечера!
— Спасибо, взаимно.
Дамы удалились. У Матиаса сложилось впечатление, что они так заторопились, лишь бы уйти от него подальше, и это доставило ему удовольствие.
Он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, наслаждаясь вечерним солнцем.
У Ребекки больше не осталось сил. Она уже не могла ни плакать, ни надеяться, она словно окаменела.
И постепенно ей стало ясно, что Хериберт без всякой причины покинул ее и был поглощен волнами Атлантики, но она никак не могла понять почему.
В девять часов Татьяна как сумасшедшая забарабанила в дверь каюты Матиаса.
— В чем дело? — нервно крикнул он, поскольку собирался поспать еще часок.
— Мать дела не хорошо! — всхлипнула Татьяна.
Матиас встревожился.
— Сейчас приду! — крикнул он. — Через пять минут буду.
Когда он зашел в каюту, Генриетта с закрытыми глазами неподвижно лежала на спине. Левая половина рта бессильно опустилась, придавая ей гротескный вид.
— Мама, что с тобой? — спросил Матиас и слегка потряс ее за плечо.
Она никак не отреагировала.
Татьяна стояла у двери, прижимая носовой платок к лицу.
Матиас приподнял веко Генриетты. Ее глаза бесконтрольно подергивались. Он попытался испугать ее взмахом руки, но и на это никакой реакции не было.
— Мама, пожалуйста, пошевели пальцами!
Ответа не последовало.
«Новый инсульт, — подумал Матиас, — проклятье! Случился еще один инсульт, и она больше не может двигаться. И ничего не видит. И говорить, наверное, тоже не может».
Он повернулся к Татьяне:
— Расскажи, что случилось.
— Я сегодня утром хотеть ее будить и мыть, но не получается. Она не могла двигаться. Не говорить. Была как мертвая!
Татьяна разрыдалась, что Матиас воспринял как нечто преувеличенное и неуместное. Если здесь кто и имел причину плакать, так это был он, а не какая-то приблудная русская сиделка, которая знала Генриетту всего лишь неделю.
— Иди в свою каюту и успокойся, — недовольно сказал он. — Ей нужен покой. Я останусь здесь и вызову корабельного врача.
Татьяна кивнула и поспешно выскользнула за дверь, словно преступление совершила.
Какое-то время Матиас стоял перед матерью и просто смотрел на нее. Затем наклонился и позвал: