Он не думал об опасности, полностью положившись на помощь своих надземных Руководителей, бывших с ним незримо всегда, – в отличие от многих, утерявших эту возможность, атлантов. В его мысленной руке, напряженной огнем, проявился меч, острый и сияющий. Быстро и решительно Гермес очертил этим мечом вокруг тела лежащей царицы окружность, засветившуюся сразу светлым, почти невидимым глазу ореолом пляшущего пламени, тем самым защитив и ее от действия темных. Затем, уже совершенно не опасаясь ничего, он легко избавил тело Тофаны от инородных присосок.
Выждав минуту, чтобы дать царю Родаму возможность наполниться своей силой, он послал ему мысленный призыв.
Родам явился тотчас же, показывая Гермесу повисший жгут, который он уже отсоединил от своей груди. Тогда, не закрывая поля обзора от брата, Гермес своим огненным мечом начал методично рубить на мелкие куски пресловутый жгут, рывками подтягивая его к себе до тех пор, пока протяженность его не кончилась. Тогда, отправив меч обратно в его сферы и сам покинув их, Гермес уничтожил напрочь безжизненные останки изрубленного каната, принесшего столько бед им всем. Сделать это уже не представляло труда, стоило лишь мысленно сгрести их как бы с поверхности в никуда – и этого больше не существовало.
Теперь надо было позаботиться о Тофане. Гермес нашел на ее руке пульс – он, хотя и едва заметный, но уже прослушивался. Впрочем, он не думал о времени. Как всегда, когда надо было действовать, имело значение лишь само действие, выполненное в кратчайший срок. Время же укорачивалось или удлинялось в зависимости от обстоятельств, окружавших это действие.
Гермес не был обеспокоен тем, что Тофана не приходила в себя. Он даже сознательно удерживал ее на этой грани – между жизнью и небытием, чтобы иметь возможность беспрепятственно, не подавляя сопротивления подсознания, временно подключить ее к собственному аппарату жизнеобеспечения.
Проделывая это, он вдруг ощутил внезапный приток силы. Это Родам, оправившийся от нападения (ведь любое вторжение в ауру – и есть нападение, от друга оно исходит или же от врага), отослал обратно, с благодарностью, луч Гермеса, который сейчас был ему так кстати.
Призвав на помощь Единого, – а на этот призыв откликались все Высшие Силы – Гермес осторожно поднял Тофану и начал, чуть пошатываясь, – потому что в по-прежнему холодное тело женщины, которую он держал на руках, уходил гудящий, мелко вибрирующий поток его энергии – подниматься по крутой винтовой лестнице наверх. Все его мысли были сосредоточены сейчас только на том, чтобы вынести Тофану к свету солнечного дня, и ощущения собственного тела не занимали его: он их просто выключил. Конечно, это было опасно, и грозило при таком перерасходовании энергии, усугубленном огненным напряжением, мучительной гибелью. Даже Высшие Руководители не могли бы помочь в этом случае: их помощь тогда бы могла выражаться лишь в полной их безучастности к пораженному телу, ибо ткани, опаленные огнем, невозможно огнем же и вылечить… Да, опасность была велика, но и думать о ней значило себя обессиливать. Вдруг Гермес улыбнулся: перед ним, как живая, стояла его новая знакомая с одного из островов в далеком восточном море. Юная девушка, почти еще ребенок, она всегда вызывала симпатию у Гермеса своей смешливостью и детской прелестью.