В полном смысле слова «живые машины», или биороботы, они были генетически направлены на преданность своим создателям и безоговорочное служение им. Наделенные недюжинной силой и здоровьем, не знавшим сбоев, – ибо не имели в собственном аппарате механизма, который позволял бы им иметь право выбора (в отличие от человеков, которым это право было дано в соответствии с их вхождением в общекосмическую эволюцию), они были несокрушимы и незаменимы. Их отличие от челяди, слуг-человеков, и состояло в том, что их нельзя было ни купить, ни любым другим способом совратить во вред их хозяевам. Однако, сами будучи изначально правдивыми, они были легковерны: их можно было обмануть…
– Мне ведь можно всегда, Кну, ты же знаешь! – сказал Гермес напряженно сжавшемуся биороботу.
– Кну получил приказ – никого не впускать! – отчеканил тот.
– Но кто мог дать тебе такой приказ… Сама царица?
– Нет.
– Вот видишь… – Однако Гермес вовсе не имел желания препираться с Кну или, тем более, пытаться его обвести вокруг пальца, что иногда служило своеобразной забавой для некоторых. – Ладно, сторожи царицу да смотри в оба!
Кну благодарно кивнул Гермесу и еще больше вытянулся у притолоки порученных его попечению дверей. Гермес же, обойдя по коридору личные покои царицы, взбежал по мраморной лестнице на второй этаж, где, он знал, обычно собирались придворные.
И в самом деле, распахнув дверь гостиного покоя, Гермес увидел всех в сборе.
В дальнем от входа углу, на кушетке, вытянув ноги и запрокинув голову на высокое изголовье, лежала толстуха Изе, бессильно свесив правую руку и полузакрыв глаза, из которых катились частые слезы. Вытирать эти слезы было на этот раз работой Геллы, возле которой стоял целый короб с белоснежными платками из тончайшего льна. Осушая слезы своей, огромных размеров, подопечной, Гелла один за другим бросала эти платки в другой короб. Это занятие уже настолько ей надоело, что она иногда уже путала коробы, не успевая за потоками слез, омочивших уже не только шею, но и грудь добросердечной всеобщей тетушки. Обернувшись на появление Гермеса, – ей не нужно для этого было никаких слов, предваряющих его, – Гелла снова сбилась с ритма и начала вытирать нос своей подопечной мокрым платком, отчего та закрутила головой и открыла глаза. И вовремя: Гермеса уже окружали дамы.
Тетушка Изе не могла, чтобы не уронить своего достоинства, подойти сама к своему любимцу, хотя, если бы ее воля, она презрела бы и правила, не рекомендующие женщине подходить к мужчине первой, буде это даже ее собственный племянник, и свой собственный огромный вес, и побежала бы к герою дня, спасителю ее ненаглядной Тофаны. Но – негоже было бы ей, негласно признанной главе дома по женской линии, торопиться к юноше, и Изе, мысленно представив себя, со всеми своими колышущимися телесами, расталкивающей этих непоседливых свиристелок, окруживших Гермеса плотным кольцом, неслышно засмеялась. Гелла, не сводившая глаз с Гермеса, ощутила под рукой сотрясение тетушкиной груди и с удивлением увидела, оборотившись к ней, что та смеется сквозь сомкнутые губы, позабыв о своих недавних слезах. Тогда, бросив и платки, и коробы, девушка вскочила, чтобы присоединиться к окружению Гермеса, – но тут неумолимый жест обычно снисходительной Изе заставил ее снова опуститься на прежнее место: старшего слово – хоть и невысказанное – было законом.