Маркус застегнул рубашку по пути к двери. Она встала между ним и дверью и подняла руку, вызывая его сделать еще один шаг. Он остановился.
- Тебе не разрешали уходить, - сказала она.
- Вы называете меня трусом, именно вы сжимаетесь от ужаса, когда видите меня человеком одну единственную секунду. Если вы не хотите знать, что в моем сердце, вы должны прекратить вскрывать его.
- Это был не ужас, Бамби. Это была скука. И ты не получил разрешения уходить, - повторила она. У них слишком часто проходили эти соревнования в силе воли. Если она не победит, он проиграет. Этот мальчик должен научиться проигрывать, или он станет еще более опасным, чем уже есть. Ради его блага и блага всех, кому он когда-нибудь будет пастырем, с кем когда-нибудь будет дружить, или даже любить, он должен хорошо научиться проигрывать.
- Я и не спрашивал разрешения.
- Ты не спрашивал разрешения приходить в мой дом сегодня. Ты не уйдешь, пока я тебе не разрешу.
- Тогда разрешите поскорее, или я уйду без него.
- Ты ведешь себя как ребенок. Нет, не ребенок, а как засранец. Мы с тобой достигли такого прогресса, чтобы ты вернулся к тому надутому дикому маленькому мальчику, которым был, когда мы познакомились. Ты просил помочь тебе стать «хорошим садистом». Это твои слова, не мои. Ты хотел знать, как стать хорошим садистом, засранец? Вот как - не превращай твои извращения в чью-то проблему, и как говорят в твоей стране - ты не можешь всыпать кому-то по первое число, если сам такого не вытерпишь.
Маркус молчал, как казалось, целую неловкую вечность. Он молчал и не смотрел на нее. Он смотрел сквозь нее, на стену. «Сдавайся, Маркус», - молча просила она. - «Ты не сломаешься, если немного прогнешься. Ты не должен выигрывать каждую битву. Поражение - форма награждения, и Рождество – время подарков. Подари мне свое подчинение. Подари мне свою покорность. Я вознагражу ее в тысячекратном размере, обещаю».
Но ничего из этого она не могла произнести вслух. Он должен подчиниться свободно, или этот жест будет бесполезен.
- Я останусь, - ответил он. - Пока вы не скажете мне, что я могу идти.
- Я и хочу, чтобы ты остался. Правда.
- Я хочу свой рождественский подарок, - ответил он.
Это заставило ее улыбнуться. Он говорил так по-юношески.
- Правда? Почему же?
- Вы знаете меня... интимно. С этой стороны лишь несколько людей знают меня. И мне было бы приятно осознавать, что кто-то, кто знает меня, знает, чего я хочу на Рождество.
Магдалена прикоснулась к его лицу и поправила его воротник.
- Хороший мальчик. Но сначала, мы до сих пор не протестировали мою новую игрушку.