– Я – ненавижу – зоопарк, – сказала я. – Мне жалко животных.
– Ничего! – засмеялся папа. – Зато прикольно!
– Не надо так говорить, папа! – вздохнула я.
– Ты против отца выступаешь? – шутливо нахмурился папа, но я видела, что ему не понравилось мое замечание. Он изо всех сил старается быть современным, модным и молодым.
– Нет, я за чистоту русского языка выступаю. Это плохое слово. Давай, говори, – подтолкнула я Джонни. – Я тебе объясняла в прошлый раз.
– Это… – Мой полубрат поскреб висок обгрызанными ногтями. – Это…
– Это наркоманский термин, папа, – пришлось сказать мне, потому что Джонни явно не хотел нарываться. Или забыл, что надо отвечать.
– Так! – Папа сгреб в охапку Глебушку, который слушал меня с открытым ртом. – А вот мы такие слова не разрешаем в нашей семье говорить, да, пацаны? А мы ничего не слы-ышим, мы ничего не слы-ышим…
Джонни выразительно скривился. Понятно, что он за меня – я ему нравлюсь, и он не воспринимает меня как сестру, а папа – это просто папа. Папа устарел по умолчанию – для Джонни, по крайней мере.
Молча мы дошли от стоянки до зоопарка. Глеб начинал что-то говорить на разных языках, чтобы привлечь наше внимание, но каждый был занят своим – папа переписывался с кем-то в телефоне, Джонни шлепал рядом со мной, то и дело наступая мне на ноги.
– Кому рассказать анекдот? – Папа наконец оторвался от телефона.
– «Пришел мужик домой…»? – засмеялась я.
– Нет, почему? – удивился папа. – Сидят русский, американец и еврей…
– Евйеям делают объезание! – объявил громко Глебушка.
Папа обернулся – не слышит ли кто. Неудобно как-то… А ведь затыкать Глебушку нельзя! Это закон воспитания будущих гениев, иначе у них в голове остановится мощный поток – если ставить ему на пути преграды. Если папина жена узнает, что папа затыкал сыну рот, папе не поздоровится.
– Расскажи, расскажи! – пихнул младшего брата Джонни. – Давай, давай! Поподробнее!
Папа тем временем расплатился в кассе и, стукнув Джонни кулаком в плечо, крепко взял Глебушку за руку.
– Во-от, – громко и весело сказал папа, – а при совке-то карточек не было! – и убрал платиновую карточку в кошелек. – Как мы жили? Не представляю!
– Расскажи, – мирно попросила я и взяла папу под руку. Этот нехитрый жест дружбы и родственной близости обычно действует безошибочно, и сейчас подействовал.
Папа засопел, не отпуская Глеба и не вырываясь от меня, поправил мне шарф, кивнул:
– И расскажу. А то вы ведь не знаете, как нам тяжело жилось. Нас заставляли быть пионерами. И комсомольцами. И… этими…
– Колхозниками! – подсказал Джонни и тоже попытался поправить мне шарф.