— Вот и смена пришла…
Ганькин деловито обошел станок, потрогал рычаги, ручки, сосчитал стоявшие пучком трубы.
— Сколько?
— Сорок, — ответил тот же мужик. — Рыхлятина кончилась, коренные идут. А кого это ты привел? — спросил он, разглядывая Вадьку.
— Вадим Стариков. Помощник бурового мастера, — серьезно объяснил Ганькин.
— Старухин, — с достоинством поправил Вадим.
— А чего он у тебя как на бал явился? — полюбопытствовал мужик.
— Начальство!
Мужики разразились хохотом, а любопытный аж присел, вытирая слезы грязной рукой. Молчал только Ганькин, невозмутимо рылся в ящике, перебирая коронки и какие-то детали.
Вадька растерялся, однако виду не показал, а сунул руки в карманы и отвернулся. «Чего забалдели? — подумал он и огляделся. — Должностей напридумывали. Помощник!.. Весь в глине тут уделаешься…»
Потом началась работа, и командовать оказалось некем. Ганькин стоял за рычагами, то и дело визжал трос лебедки, тарахтел дизель, станок дрожал, а Вадька здоровым ключом закручивал трубы. И как только очередная труба скрывалась в скважине, его обдавало резкой струей раствора. Вадька отпрыгивал, но всегда с опозданием, пытался грязными руками почистить одежду, однако Ганькин взмахом головы показывал — крути трубу! — и Вадька крутил, испуганно поглядывая в единственный глаз напарника. И за все время ни разу не остановились, не перекурили. Вадька суетился, не зная, что делать, какой взять ключ, в какую сторону крутить, и ключ был скользкий от раствора, и доски под ногами тоже, а пучок труб убывал медленно, и элеватор бегал вверх-вниз, норовя стукнуть по голове. Невозмутимый Ганькин словно не замечал этого и время от времени, когда Вадька совсем терялся, коротко, одним словом объяснял, что делать.
Когда окончили спуск и Ганькин включил вращение снаряда, Вадька сел на пустые керновые ящики и с ужасом оглядел себя.
— Как должность? — Ганькин закурил.
Старухин промолчал, стряхнул грязь с пальцев и понял, что теперь эти диковатые бородатые «коллеги» станут «балдеть» над ним при любом случае.
— Ничего, — заключил Ганькин. — Это поначалу хреново — оботрешься. Сам-то откуда?
— Европа, — привычно ответил Вадька и торопливо добавил: — Рига. Из Риги я…
И только сказал — вспомнил Ригу, себя там и что это было совсем недавно, вспомнил свою компанию, все: кафе, Людмилу, Ромкин «жигуленок»…
— Старик, — говорил Ромка, лениво, одной рукой вращая баранку, — тебе не кажется, что мы засохли и скоро вымрем?
Вадька полулежал на сиденье, иногда бросая взгляды на спидометр — тот показывал сто двадцать, — на Людкины круглые икры и цветной купальник, ему было хорошо и чуть хотелось спать.