– Вы детям это тоже рассказываете? – брезгливо спросил Сергей Степанович.
Белые огромные силуэты, словно бы расслышав сказанное, синхронно повернули головы. На миг они стали видны отчетливо, словно бы вдруг приблизившись к окну, так что Сергей Степанович мог различить слипшуюся мерзлыми иглами шерсть и слепые лунные глаза.
– Где ты тут видишь детей? Нешто я зверь, чтобы детей пугать? Я им про Снегурочку, про зайчика. Но ты ж вроде вырос, Гунька. Зачем тебе про зайчика? Мимо пустых деревень ехал я, где последние старики сидят за столами в холодных избах, твердые, точно бревна, а когда луна валится за край земли, поднимаются и идут в гости к соседу за десять верст, пока не собираются за одним столом, все вместе, потому что в безлунные ночи между Рождеством и Крещеньем есть у мертвых свои праздники и свое утешенье. Из темных областей земли ехал я к тебе, Гунька.
Псих, подумал Сергей Степанович. Псих-гипнотизер. Он как-то наткнулся в телевизоре на передачу про битву экстрасенсов и теперь имел кое-какое представление о мощи человеческого разума, которую некоторые несознательные личности обращают во зло.
– Послушайте, почему – ко мне? При чем тут, вообще, я?
– Должок у меня.
Дедмороз вернулся к табуретке, которая к ужасу Сергея Степановича за то время, что Дедмороз стоял с ним у окна, успела обрасти колючим игольчатым инеем, и уселся, с хрустом обламывая ледяные иглы.
– Испортил я тебе жизнь, Гунька. Всю жизнь испохабил. Ну так… понятное дело. Я ж Дедмороз, я вроде как в своем праве, однако ж извиниться хотел. Вот и приехал.
– Что значит – испортил? В каком смысле испортил? – пробормотал Сергей Степанович побелевшими губами. Иней нарастал на стекле с краев к центру, затягивая дыру в темноту, где странные существа неподвижно стояли на снегу, задрав головы и глядя в холодное багровое небо на отсветы городских огней.
– А ты по сторонам погляди-ка, Гунька, – сказал Дед Мороз ласково, – так ли живешь, как хотел? Вот в этой вот берлоге? На службе этой гребаной? В говне ты прожил, Гунька, в тоске и серой скуке…
– Ну так… – Сергей Степанович увидел внутренним взором свою холостяцкую однушку с унылыми обоями, еле втиснувшейся румынской стенкой и продавленным диваном, фикус в конторе, помятые лица сослуживцев, востренький носик Лильки, лысину Мендельсона и вздохнул.
– А в детстве мечтал пиратом быть, – ласково сказал Дедмороз, – стоять на носу корабля под черным флагом, эдак расставив ботфорты, подзорную трубу складывать-раскладывать в загорелых ловких руках, держаться за ванты, стряхивать пену с розоватых брабантских манжет… Море до горизонта сверкает, летучие рыбы на палубу шлепаются, эдак по дуге, словно бы птички-бабочки… Так и отвечал, мол, пиратом, когда спрашивали – кем стать хочешь?