Лесана боялась проводов, думала, вдруг Дарина начнет плакать, а в воздухе будет витать горькое предвестие разлуки. Нет. Хозяйка собрала странникам еды, наставляя Клесха, что, как и в какой черед лучше съесть, чтобы не испортилось. Она хлопотала, суетилась, забывая то одно, то другое, смеялась над собой и отвешивала легкие подзатыльники лезущему со всех сторон разом Эльхе…
Когда поклажа была собрана, а кони оседланы и взнузданы, пришел черед прощаться. Эльхит вдруг бесславно разревелся, размазывая по щекам слезы, и мигом посуровевшая Клёна увела его в избу, на прощанье помахав Лесане и отчиму рукой.
Дарина не проронила ни слезинки, не висела на шее, не причитала, не уговаривала, только обняла мужа перед воротам и сказала:
— Ты девочку береги, не обижай…
— Ее обидишь, — отмахнулся Клесх и рывком забросил себя в седло. Потом свесился, крепко поцеловал жену и произнес:
— Теперь к концу ветреня жди. Не раньше.
Она улыбнулась и кивнула:
— Хоть к концу ветреня, хоть к началу студенника… Езжай уж, а то скоро смеркается…
Он усмехнулся и направил коня со двора.
— Лесана, ты сердца не держи на него, — обернувшись к девушке, сказала совершенно неожиданное Дарина.
— За что? — опешила странница.
— Он никому ничего сроду не объясняет. Все молчком. Все исподволь. Недоверчивый. Но тому причин много. А зла он никогда не сделает. Ни зла, ни подлости. Мира в Пути.
— Мира в дому, — отозвалась Лесана, потрясенно глядя на женщину.
Как угадала хозяйка маленького уютного дома, какие мысли, какие обиды снедали девушку все эти дни? Сие осталось тайной. Однако Лесана ехала из деревни, упрямо кусая губы и собираясь высказать Клесху всё, что накопилось в ней за эти дни.
— Ты говорил, Осененным не положено иметь семью и дом, — пересушенным хриплым голосом начала девушка, глядя на дорогу и не решаясь смотреть на креффа. — А сам, сам…
— Я говорил?
От прохладного удивления в его голосе послушница встрепенулась.
— Говорил!
Он вскинул брови.
— Не припомню такого…
— Тогда, в Башне…
— Я говорил о тебе и твоих друзьях. Растолковывал, почему вам лучше не водить близкой дружбы: вою, колдуну и лекарке. Я ни слова не сказал про семью.
Она захлопала глазами, силясь воскресить в памяти их разговор.
— Но ты… ты говорил потом, в другой уже раз, что ратоборцу не положено…
— Цитадель запрещает обережникам обрастать семьями, — спокойно сказал крефф. — Это вдалбливают выучам с первых дней послушания. Я никогда не говорил тебе, будто с этим согласен. Лишь предупреждал, что семья и дети для нас — тяжкое бремя.
Лесана открыла было рот, чтобы уличить его в лукавстве, но тут же снова закрыла, потому что поняла — уличать не в чем, Клесх и правда никогда не настаивал на том, что насельник Цитадели не должен иметь семьи и дома. Лишь известил об этом, как заведено, но наставлениями не донимал.