У него было слабое представление о том, как проходили эти конгрессы. Каждый год они проводились в другом городе и другой стране — в прошлом году это был Глазго, в позапрошлом — Манитоба, а до этого Пекин; зачастую для этой цели избирались разные малоизвестные регионы государств-сателлитов, которые появлялись и исчезали, то отпочковываясь от бывших прародителей — Советского Союза, Африки, Югославии, то вновь растворяясь в их тени. Вечеринки на развалинах режимов, острила Мишель.
— Эт’ повод обсудить серьезную научную теорию и укр’пить социальные и професс’нальные связи. И, к твоему сведению, мы пьем винные шпритцеры и смотрим арт-хаус, — она усмехнулась, откинула голову назад, позволив гравитации болтать ее на сиденье, словно на вертушке в парке аттракционов.
— Кстати, один из официантов сказал мне, что в женском туалете отметились вандалы. Сильно ему досталось?
— Не-а.
— Ага, — сказал Дон. — А Рой уверял, что там хулиганила шпана.
— Кто т’кой Рой? — Речь стала еще бессвязней, когда она откинулась назад.
— Официант, с которым я разговаривал. Он сказал, что они разрисовали кабинки.
— Чт… а, это. Да ерунда. Какое-то граффити. Селеста была в легком шоке, но над такими вещами лучше просто посмеяться. Это называется тэггинг[32]. У нас ведь тут есть и свои банды, чт’б ты знал.
— Главное, чтобы держались подальше от моей машины.
Она повернулась к нему:
— Они что-то сделали с машиной? — Глаза ее округлились, как у совы.
— Да пустяки. Все в порядке, — он рассмеялся и похлопал ее по руке, она кивнула и закрыла глаза.
Дон снова резко свернул. Когда он переключал передачу, в багажнике что-то снова бу-бумнуло. «Ну ладно», — пробормотал он и притормозил у обочины, в широкой седловине между двумя холмами. С левой стороны высился отвесный склон. Наверху, у снеговой границы, находился радиомаяк, пункт лесной охраны и обсерватория — кооперативная собственность трех университетов и нескольких богатых частных лиц. Они с Мишель однажды поднимались туда, из обсерватории открывался вид на всю долину. Дон поднял ручник, включил аварийку и перегнулся через Мишель, чтобы достать из бардачка фонарик.
— А? Чт’ такое? — вскинулась она, схватив его за рукав.
— Ничего страшного, милая. Мне нужно кое-что проверить. Через минуту вернусь.
— Угу. Поосторожней там, — сказала она сонно.
— Слушаюсь.
Он сделал глубокий вдох, набираясь решимости, затем выбрался наружу. Ни одной машины на дороге. Воздух дохнул холодом и сыростью, а темнота, сгустившаяся вокруг хрупкого пузыря света от фар «файрбёрда» и фонарика в руке Дона, казалась безбрежной. Резкий сильный ветер, задувавший над невидимыми глазу лощинами и ручьями, шелестел кронами деревьев. Было слышно, как вдалеке трещат и рушатся на землю ветви, поддаваясь его напору.