Но, по правде: я уже не трепещу, я уже ничего не жду: ни тепла, ни времени, ни живописи. Только цветные полоски половиков мелькают перед лицом и ласкают глаз. На стенах фотографии чужих людей, ставших близкими. Нинка, которая через два месяца попадет в сумасшедший дом, тётя Паша – маленькая, немощная старушка – держит большую разнолюдную семью и работает, работает, работает.
Куда же пойдут люди из города в летние дни, когда Бог заберёт этих старушек, а люди сломают и уничтожат деревни? Куда? Где они напоят свои души «живой водой»?
‹9 августа 1976 г.›
Ночного вчерашнего настроя уже нет. Пришла суетность.
Мы пришли в этот раз и не думая писать – только перенести вещи. Потому такой холодок в груди. Раньше не утерпели бы. Испугалась я напряжения дня. Да, сегодня надо уходить. В чём же катастрофа? Неправда. На дам я «лукавому» над собой потешаться и над В. тоже. Это лето… (Но жалиться мне нельзя.) Я хочу вспомнить всё с весны.
‹24 сентября 1976 г.›
Как будто рок над нами. Не можем мы выбраться в деревню. И вот сбылось…
С перерывами, с уходами этот месяц мы были в деревне. И удача была с нами, и солнце светило нам, как никогда не светило. Мы купались в его лучах и радовались свету и деревне, и славили создателя, и постепенно работа разбирала нас больше и больше.
А сегодня обещали снег и холод. И первый раз я усомнилась в чуде. Пошли за деревню по дороге. Из-за леса долго, курлыкая, летел над нами большой усталый клин журавлей. И небо и даль наполнились этим клином. И вспоминала я старые темы с далью, с небом, с журавлями. Цепелёво… Митрофаниху… Песня осенняя Руси, песня неба, и я в смятении… Не знаю, как это делать.
Давно я берегу эти темы с далью, небом, луной.
Вечером поднялись из Октябрёвки: над полем овса, над леском, над белой сухой дорогой – большое сизое небо, и луна, тёмно-розовая, чуть склонясь на бок, глядит на мир. Мимолётное «ох, как хорошо, я бы стала писать», и идём домой.
Утром – идём на этюды. Наверху с дороги – такая даль с холмами и сжатыми полями. Каждый раз останавливаюсь. Потом бегаю по кустам в поисках сюжета. А поля, и дали, и небо поют свою песню. Что тут делать? Как тут красить? Я не знаю, и вспоминаются мне другие художники. Один парень Володя, который делал аскетические, почти сухие этюды с голыми холмами и большим небом и где-то лошадка, где-то дерево, а вечная жизнь земли над ними. Как же быть? Взять старые темы, взять песню цепелёвских заречных далей с рекой и ветвями бордовыми дуба и писать заново? – Как тут быть? А как писать заново?
О милая скромная деревня Октябрёвка! Как ты мне нужна для настоящей работы вместе с домом, с тётей Пашей, которых уж нет. Чтобы уйти рано утром и оглядеться вокруг, чтобы сбегать вечером после работы на бугор… и решить самое главное – как писать эти волнующие вещи? Вот так – у самых врат настоящей работы, а надо уезжать. И опять суета.