Пуассонар собирался уносить ноги. С наружной стороны окна он прикрепил лестницу, которой уже воспользовались двое его помощников. Позади здания их ожидали фургоны. Но едва инспектор ступил на подоконник, как Фурнеро ухватил его за фалды голубого пальто.
— Что у тебя в повозках?
— Служба его величества! — хриплым голосом ответил Пуассонар.
— Где мясо?
— Стада так и не прибыли!
Доктор подался вперед. Он схватил инспектора за горло и вполсилы сдавил его. Внизу Пуассонара ждали сослуживцы из отдела продовольственного снабжения, а возницы, сидевшие на козлах с поводьями в руках, лишь ждали сигнала к отправке. Инспектор простонал:
— Отпустите меня. Я ничем не могу вам помочь.
— Действительно, ничем. Отправляйся же к своим ворюгам!
Фурнеро слегка подтолкнул Пуассонара, и тот, покачнувшись на подоконнике, с криком полетел вниз и рухнул на пропитанный воском полотняный верх фургона. Кучера тотчас же подстегнули лошадей, и повозки исчезли из вида на пересечении заснеженных улиц.
А в складах продолжался форменный грабеж. В мешках, сумках, котомках, карманах исчезало все, что можно было унести. Для будущих биваков забирали даже доски от ящиков. Фурнеро наклонился к Орнелле, которая набивала свой узел сушеными фруктами.
— Уж сегодня-то мы в рай не попадем, — сказал он.
— Значит, попадем завтра, — с отсутствующей улыбкой ответила она.
Вдалеке послышалась канонада. Похоже, одна из армий Кутузова начинала наступление на арьергард французов.
Экипажи следовали по дороге, проложенной императором и его гвардией: двадцать пять лье по равнине до села Красное, куда позднее должны были подойти армейские корпуса Даву, принца Евгения и Нея, которым надлежало поочередно покидать Смоленск. Карета с секретарями и фургоны канцелярии расположились на ночь в березовой роще в окружении бивачных костров тиральеров молодой гвардии. Ими командовал капитан Вотрен, коренастый, грубый и крикливый, однако заботливый к своим подчиненным. Рано утром он ударами палки принялся будить солдат, спавших на снегу в обледеневших шинелях. «Подъем! Подъем! Будете еще спать не проснетесь!» Солдаты вставали один за другим с глазами, воспаленными от дыма костров, у которых всю ночь, поддерживая огонь, дежурили унтер-офицеры. «Подъем! Черт бы побрал этих идиотов, что так долго спят!» Пронзительные крики Вотрена казались совершенно неуместными в утренней тишине. Себастьян приоткрыл глаза: в глубине кареты, которую он с самой Москвы делил с бароном Феном и семьей коммерсанта, храпел с открытым ртом Сотэ.
«Подъем! Подъем!», — продолжал орать капитан Вотрен, успевая раздавать тумаки направо и налево. Воткнув палку в снег, офицер встряхнул сонного парня и заорал, обращаясь к уцелевшим солдатам второго батальона: «Подъем! Иначе вас ждет участь Лепэля!» Оставив попутчиков, Себастьян подошел к огню. Гвардейцы были, пожалуй, единственными, кто не променял свои мундиры, шинели и кивера, хоть и изрядно обтрепанные, на разномастную гражданскую одежду, и потому, несмотря на меховые воротники и обмотки на гетрах, сохранили воинский облик.