Громкие овации раздались вновь, когда Наполеон со свитой остановился на краю склона, чтобы посмотреть на Москву. На какое-то мгновение голубые глаза императора довольно сверкнули, и он прокомментировал ситуацию тремя словами:
— Наше время пришло.
— О да, ваше величество! — почтительно отозвался обер-шталмейстер Коленкур.
Спрыгнув с лошади, он помог Наполеону спуститься на землю с его Тавриса — белогривого персидского красавца-скакуна необыкновенной серебристой окраски. Это был подарок от царя, сделанный в ту пору, когда оба властителя еще уважали друг друга: русский из любопытства, а корсиканец из гордости.
Стоя сразу за уланами, д’Эрбини внимательно рассматривал своего героя: невысокий, руки за спиной, одутловатое круглое лицо землистого цвета; из-за слишком широких рукавов своего серого сюртука, который он мог легко надеть на полковничью форму, не снимая эполет, Наполеон казался одинаков что в рост, что в ширину. Бонапарт чихнул, шмыгнул носом и утерся белым батистовым платком, после чего достал из кармана театральный бинокль, с которым он не расставался с тех пор, как зрение стало его подводить. Вокруг него стояли спешившиеся генералы и мамелюки. С картой в руке Коленкур рассказывал о Москве. Он показал кремлевскую цитадель в форме треугольника, расположенную на возвышенности, крепостные византийские стены с башнями на берегу реки, пять поясов укреплений, отделяющих городские кварталы, склады и пакгаузы. Коленкур сообщил также названия храмов.
Армия сгорала от нетерпения. Все до единого, от генерала до простого пехотинца, затаили дыхание, боясь нарушить зловещую тишину. Лишь изредка тишину нарушал отдаленный посвист ветра. Ни крика птиц, ни лая собак, ни людских голосов, ни шагов, ни скрипа колес — все замерло в этом большом и, очевидно, шумном в обычные времена городе. Маршал Бертье в подзорную трубу рассматривал крепостные стены, пустынные улицы, берега Москва-реки со стоящими на якоре баркасами.
— Ваше величество, сдается мне, там никого нет…
— И что же? Ваши друзья улетели? — недовольно процедил император Коленкуру, к которому стал относиться весьма сдержанно после его возвращения из посольства в Петербурге, где этот потомственный аристократ выразил восхищение русским царем.
— Войск Кутузова там нет, — мрачно ответил обер-шталмейстер.
— Кутузов… Выходит, этот суеверный толстяк ушел от сражения? Ну и дали же мы ему под Бородино!
Штабные офицеры озадаченно переглянулись: в том жутком бою пало столько французских солдат… На Бородинском поле сложили головы сорок восемь генералов, в том числе и брат Коленкура…