— И нам придется провести ночь в этой повозке? — сердился коммерсант.
— Прижмитесь друг к другу, чтобы было теплее.
— А что мы будем есть?
— Ту провизию, которую вы взяли с собой в дорогу.
— Вы обещали, что мы не будем нуждаться!
— Разве у вас нет продуктов?
— Немного есть, вы это хорошо знаете.
— Так чем же вы недовольны?
— Да вот теми, которые хрипят и не дают нам отдохнуть!
Он говорил о раненых — вольтижере и голландском офицере, которые лежали на мешках с горохом.
— В конце концов, места в этой усадьбе хватит на всех! — продолжал настаивать книготорговец.
— В резиденции императора? Гражданских туда не пускают.
— Резиденция? Вот это?
— Знайте же, господин Сотэ, — раздраженно заметил барон, — так принято называть всякое место, где останавливается его величество, будь то хижина, шатер или постоялый двор.
После того, как Себастьян и барон ушли, книготорговец, порывшись в дорожных сумках, вытащил копченую колбасу, бутылку вина и сухари, которые, не выдержав дорожной тряски, превратились в крошево. Семья молча разделила еду. В окошко экипажа постучался гренадер. Сотэ отворил дверцу, и от ворвавшегося холодного ветра по его телу прошла дрожь. Подошедший солдат, к радости путников, держал в руках котел с едой.
— О, про нас все же вспомнили.
— Раненые есть? — спросил гренадер.
— Двое.
Второй гренадер с черпаком в руке наполнил дымящейся прозрачной похлебкой две миски и протянул их торговцу.
— Я передам, — сказал Сотэ. — Уф! Как горячо!
Он передал одну миску жене, вторую поднес ко рту и стал отхлебывать из нее большими глотками.
— Эй, полегче, это для раненых, — напомнил гренадер.
Залаял черный песик, и это отвлекло внимание солдат.
— Замолчи, Дмитрий! — стала ругать пса мадам Сотэ.
— Послушайте, в чем дело? Почему вы так смотрите на мою собаку?
— Уж больно аппетитно она выглядит, — ответил один из гренадеров, захлопнул дверцу кареты и направился со своим котлом к другим раненым.
Торговец сделал еще один большой глоток и, скривившись, произнес:
— Какая гадость!
— Оно-то так, друг мой, — согласилась жена, — но зато горячая.
— Я не об этой бурде, мадам Сотэ. Разве вы не слышали, что сказал этот верзила насчет Дмитрия? Аппетитно выглядит!
Он допил бульон. Жена же, отпив из своей миски, передала ее дочери, которая подозрительно принюхалась к горьковатому запаху еды. Похлебка была сварена из ячневой крупы, имела неприятный вкус, но пошла за милую душу, и раненым не досталось ни капли. Из-за нехватки соли полковые повара добавляли в варево порох, когда котел закипал, уголь и сера всплывали на поверхность, и накипь удаляли черпаком. Оставшаяся в котле селитра играла роль приправы, но после нее оставался неприятный привкус во рту, и желудок выворачивало наизнанку. Когда позднее Себастьян вернулся к повозкам секретариата за меховой подстежкой, то застал под навесом двора Сотэ, который сидел на корточках со спущенными штанами и справлял нужду.