Настроение у солдат постепенно менялось: всеобщая сиюминутная радость и восторг постепенно уступали место привычной озабоченности. Русских пока никто не видел. Стоя возле своей лошади, широкоплечий д’Эрбини слегка потянулся, здоровой рукой снял шинель, лишь бы как сложил ее и бросил за седло. Слева от него, насколько хватало глаз, на равнине растянулись полки, а справа последние уланы Мюрата уже въезжали в городские ворота, украшенные двумя тринадцатиметровыми обелисками. Драгуны тем временем заняли пригород, где теснились жалкие грязные хижины и бревенчатые избы. Улица, которая вела к реке и мосту, по ширине была, пожалуй, такая же, как и Смоленская дорога. Такая же пыльная и такая же мрачная. Кругом ни зелени, ни цветка, одни лишь чахлые серые кустарники.
Капитан проверил свой пистолет и, словно пират; на всякий случай засунул его за пояс. Д’Эрбини разыскал кавалеристов из четвертого эскадрона. Он знал их всех по именам и страшно завидовал, что у них такие высокие лошади. Пусть себе и худые, но зато вон какие здоровенные. Он с вожделением рассматривал лошадь драгуна Гийоне, а тот сердито проворчал:
— Это что за цирк?
— Где?
— Да за мостом, господин капитан…
Д’Эрбини резко повернул голову. Там, на правом берегу Москвы-реки, какой-то бесноватый размахивал вилами. Это был старик в подпоясанном веревкой армяке, с длинными грязными волосами и свисавшей до пояса седой бородой. Капитан вместе с Гийоне направились к безумцу. Угрожающими жестами мужик показывал, что проткнет любого, кто посмеет войти в город. Д’Эрбини подходил все ближе и ближе. Старик, взяв вилы наперевес, решительно устремился на него. Капитан ловко уклонился от удара, изо всей силы поддал обидчику сапогом под зад, а затем столкнул его в воду. Бедняга захлебнулся и утонул в быстром течении реки.
— Как видите, Гийоне, — подвел итог капитан, — можно драться и с одной рукой, если, конечно, умеешь дать пинка под зад.
Повернувшись к драгуну, д’Эрбини увидел сурового Бонапарта, который, безусловно, наблюдал за этой сценой от начала и до конца. Мамелюк в тюрбане крепко держал поводья императорского красавца-скакуна.
На въезде в город д’Эрбини получил задание прочесать московские улицы и вернуться: если не с москвичами, то хотя бы с полезной информацией. Из императорской гвардии он отобрал тридцать кавалеристов, отдавая предпочтение тем, у кого лошади были пониже ростом, дабы ни перед кем не комплексовать со своей кобылой.
Как в былые времена, капитан важно ехал во главе отряда. Конники пересекли каменный мост через Москва-реку. Ранее эта река почему-то представлялась д’Эрбини более широкой и глубокой, но не такой бурной. Узкие московские улицы были вымощены булыжником самых причудливых форм. Лошади порой цеплялись копытами за эти камни. Кавалеристы ехали мимо водоемов, застекленных теплиц, разноцветных домиков с великолепно отделанными верандами и фасадами. Но вот улица стала шире и картина стала меняться. Теперь перед всадниками появились белокаменные здания, кирпичные дворцы, густые сады с извилистыми аллеями, цветами, смешными холмиками, бельведерами, ручейками. В этом богатом безлюдном городе, который произвел сильное впечатление на драгун, стояла тягостная тишина. И нарушал ее лишь топот копыт. Разведчики нервничали. Кто знает, откуда ждать беды. Пальнет ли из засады какой-нибудь стрелок или грохнет из-за угла русская пушка? Успокаивало то, что кавалерия Мюрата уже прошла Москву. Однако сомнения оставались: нет ли здесь какой-то ловушки? Капитану показалось, что он заметил силуэт человека возле крыльца какого-то дворца. Но это была бронзовая статуя, державшая канделябр с двадцатью угасшими свечами. Теперь они объезжали озеро, окруженное роскошными особняками, у каждого из которых имелась своя пристань с ярко раскрашенными лодками, привязанными к столбам.