Словно в кошмарном сне она видела его тело, безвольно опускавшееся на асфальт, каких-то людей, бегущих к ним, видимо, на ее отчаянный крик, две черные тени, метнувшиеся в ту тьму, из которой они и возникли…
— Коля… Коленька, ты меня слышишь? Колечка, только не умирай, пожалуйста, Коля…
Настя подползла к лежащему на асфальте в какой-то, как ей показалось, неестественной позе парню и вскрикнула от ужаса: вокруг его плеча медленно расползалась темная лужа…
— Господи, что случилось?
Настя подняла голову и увидела лицо незнакомой женщины, склонившееся над ней и неподвижно лежавшим Николаем.
— Быстрее… — попросила она, — «скорую», срочно, он истекает кровью!
— Бегу! — Женщина кивнула и исчезла, но вместо нее уже подходили какие-то люди…
С трудом поднявшись, девушка вновь потянулась к Николаю.
— Ты только не умирай! Пожалуйста, не умирай! — бормотала она все время, пока, путаясь в пуговицах, дрожащими пальцами стаскивала с себя блузку и затем с остервенением разрывала ее на полосы, чтобы перебинтовать его и хоть немного остановить кровь до приезда «скорой»…
Проводив реанимационную машину, у нее еще хватило мужества на то, чтобы не броситься к Марии Петровне и к матери, а бесшумно проскользнуть в Пашину квартиру… На Настино счастье, ни одна живая душа — ни в подъезде, ни на лестничной площадке — ей не повстречалась. И, только оказавшись в ванной, она наконец дала себе волю и, сев прямо на холодный кафельный пол, разрыдалась в голос.
Видно, она не сразу услышала звонок, так как, подойдя к двери и посмотрев в глазок, она увидела злое лицо парня в милицейской форме. Прерывисто вздохнув, девушка поспешно вытерла глаза и отперла замок.
— Это вы пострадавшая? — Вид у молодого лейтенанта был сердитый. — Заявление писать будете? — Он с сомнением посмотрел на Настю.
— Я не пострадала, это Коля пострадал, — произнесла она хрипло. — А заявление писать буду. И не надейтесь, что не буду! — взяв себя наконец в руки, добавила Настя.
Курский вокзал встретил майора Панкратова своей обычной суетой и переполненными электричками. Ничего не изменилось за те несколько месяцев, которые он здесь не был. Протискиваясь сквозь плотную толпу курильщиков, забивших тамбур, Валентин подумал, что ехать все-таки следовало бы на машине. Впрочем, один черт! Субботний день благодаря дачникам гарантировал бы не менее чем сорокаминутную пробку в Балашихе, на выезде…
После Фрязева ему все-таки повезло, освободилось местечко, и Валентин, с облегчением опустившись на жесткое сиденье, прикрыл глаза. Не потому, что был хамом и не желал никому уступать место, а потому, что пошли уже вторые сутки, как он не спал… Стоило ему, однако, опустить веки, как перед глазами всплыла вчерашняя ночь с ее кошмарным финалом: набережная Москвы-реки, вздрагивающая в свете разноцветных мигалок, тело девушки, выловленное патрульным лейтенантом и аккуратно уложенное им на холодную серую мостовую… Маринкино лицо ничем не напоминало лицо утопленницы. Оно было спокойным и даже умиротворенным… Самоубийство? Ничто не свидетельствовало против этой версии: патрулирующий набережную милицейский наряд мог засвидетельствовать случившееся лишь с того момента, когда тело девушки, летевшее вниз с моста, достигло воды. Только тогда патрульные, привлеченные всплеском, и среагировали на случившееся. Молоденький сержант неуверенно добавил, что за секунду до этого, кажется, слышал на мосту шум мотора… Машина? Но наверняка сказать он не мог, была машина или нет. Панкратов не верил в Маринкино самоубийство.