на шестом рейнском ландтаге отличаются от её
противников не по своей сущности, а только по своей направленности. В лице одних –
сословная ограниченность борется против печати, в лице других – та же ограниченность защищает её. Одни хотят привилегии только для правительства, другие хотят распределить её между многими лицами; одни хотят полной цензуры, другие – половину её, одни три восьмых свободы печати, другие не хотят никакой. Избави меня бог от моих друзей!»
Только на речи докладчиков о проекте и некоторых представителей крестьянского сословия не распространялась эта оценка Маркса. «Если для какого-нибудь народа, – сказал один из представителей крестьянского сословия, что одобрительно процитировал Маркс, – особенно пригодна свобода печати, то это именно для спокойного, добродушного немецкого народа, скорее нуждающегося в будоражении, которое выводило бы его из флегматичного состояния, чем в духовных тисках цензуры».
Итогом всех дебатов о печати, как установил Маркс, было колебание «между намеренной закоснелостью привилегии и естественным бессилием половинчатого либерализма».
Мы еще не сказали о том, что Маркс рассматривал бюргерство как сословие, вернее, как класс, состоящий в большинстве своем из «буржуа», а не из «граждан»; это было вызвано тем, что немецкое бюргерство в результате общего поступательного развития находилось уже между двумя фронтами – феодальным и пролетарским. О том, что Маркс считал систему сословий устаревшей, он говорит в более поздней статье «О сословных комиссиях в Пруссии» (декабрь 1842 года): «Автор статьи не исследует далее, выражает ли различие сословий, предполагаемое в разбираемом институте, – если даже принять это различие, – характерные черты сословий прошлого или же сословий настоящего. Вместо этого он рассуждает о сословном различии вообще. Это различие, по его мнению, нельзя искоренить, „как нельзя уничтожить существующее в природе различие элементов и привести всё к хаотическому единству“. Нашему автору можно было бы ответить: подобно тому как никому не придёт в голову уничтожить различие элементов природы и привести всё к хаотическому единству, так никто не думает и об искоренении различий сословий; но в то же время от нашего автора можно было бы потребовать, чтобы он занялся более глубоким изучением природы и от первого чувственного восприятия различных элементов поднялся до разумного восприятия органической жизни природы. Вместо призрака хаотического единства перед ним предстал бы дух живого единства. Даже элементы не остаются в состоянии спокойной разъединённости. Они непрерывно превращаются друг в друга, и уж одно это превращение образует первую ступень физической жизни земли, метеорологический процесс, тогда как в живом организме совершенно исчезает всякий след различных элементов как таковых. Различие заключается здесь уже не в раздельном существовании различных элементов, а в живом движении отличных друг от друга функций, которые все одушевлены одной и той же жизнью. Таким образом, само их различие не предшествует в готовом виде этой жизни, а, напротив, само непрестанно вытекает из неё самой и столь же постоянно исчезает и парализуется в ней». Этот отрывок отчетливо свидетельствует о том, что Маркс пытался понять исторический процесс в его движении и изменении. Уже здесь он заложил фундамент развитого им позднее вместе с Энгельсом исторического материализма.