ЗТ: Посылки Леве в лагерь оплачивал Лозинский. Обычно собирали их несколько месяцев. Старались, чтобы было все необходимое для жизни. Дальше все делала я. Отправлять продуктовые посылки из Ленинграда было запрещено, а из Вишеры или Луги разрешалось… Однажды отправили такую посылку, а через некоторое время она вернулась обратно. Сверху лежит журнал «Огонек», в котором напечатана ахматовская «Слава миру». Потом я много раз присутствовала при таких его речах: «Мама, я для тебя только поэтическая тема. Я не сделал ради тебя только одного – не брал рейхстаг со знаменем в руках».
АЛ: А что Анна Андреевна?
ЗТ: Молчала. Молчать она умела. Это ее особый дар.
АЛ: Вообще, положение сына двух великих людей очень сложное…
ЗТ: Еще бы! Если бы он, как Валька Зощенко, был никем… Тем не менее он своими родителями очень гордился. Помню, на защите его докторской оппоненты наперебой говорят: «Как написано! Какой русский язык!», а Лева с места сказал: «Происхождение обязывает».
АЛ: Анна Андреевна знала, что он пишет стихи?
ЗТ: Как же. Она считала, что Лева по-настоящему талантливый ученый, но стихов ему писать не следует… Тут можно вспомнить слова Пушкина, который, заботясь о своих детях, говорил: «Не дай Бог Сашке писать стихи да воевать с царями. Плетью обуха не перешибет, а в стихах отца не переплюнет».
АЛ: Вообще, Лев Николаевич человек удивительно цельный. И в своих достоинствах, и в заблуждениях.
ЗТ: Перед смертью Лева это еще раз доказал. Он знал о том, что умирает. И я знала. Раздается телефонный звонок. «Где ты еще найдешь такого человека! – говорит он, – я написал все, что хотел, и напечатал все, что хотел. Теперь мне уже делать нечего». В считанные дни его не стало…
Насколько точно она все запомнила? Уже почти не осталось людей, которые могли бы что-то подтвердить.
На этот счет у меня тоже есть доказательство. Случай, может, и незначительный, но для меня существенный.
Всю жизнь мой отец гордился тем, что однажды разговаривал с Ахматовой.
Вообще-то их разговор был вынужденно коротким. Ведь они беседовали как врач и пациент.
Было это летом шестьдесят четвертого года, в Комарово, где родители снимали комнатку.
После суточного дежурства на скорой отец немного спал, а потом садился за свою первую повесть.
Единственный стол в доме был занят моими игрушками, а потому он сидел на полянке, а перед ним на табуретке стояла пишущая машинка.
Под табуреткой спала наша собака. Как видно, ей снились военные канонады, отдаленно напоминающие стук «Эрики».
Однажды мой дед бесцеремонно подошел к отцу и потребовал срочно прервать работу.