АЛ: Толстой получил максимум удовольствия. Но все же, согласитесь, это удовольствие хозяина крепостного театра.
ЗТ: Митя Толстой говорил мне, что, с его точки зрения, папа в первую очередь был актером. В своей основе Алексей Николаевич был человеком благородным. Достаточно благородным.
АЛ: Это очень важное уточнение.
ЗТ: Анна Андреевна всегда повторяла: «Сколько добра сделал этот человек, а если и делал зло, то только себе». Никто не может сказать, что пострадал от Толстого, но сам он, конечно, себя во многом погубил… В тридцать седьмом арестовали художника Малаховского, Алексей Николаевич помчался в Москву, вернулся в дым пьяным, его буквально вынули из поезда. Он, рыдая, сказал: «Пустили в расход»… Как видно, Толстой кое-что о себе понимал. И вообще был не чужд самоиронии. Поэтому и таскал за собой Андроникова. Тот же Малаховский сделал на него множество карикатур…
Эти истории я знаю, в основном, от Мити Толстого. Митя у меня на глазах вырос в талантливого, очень умного и образованного человека. Просто сказочно образованного. К тому же очень доброго. Характером он был в мать, а от отца взял внешность и страсть к актерству.
Всю жизнь вел себя немного вызывающе. Когда я впервые увидела его в Крыму, ему было восемь лет, он был весь такой нежный, бело-розовый, в каких-то заграничных штанишках. Явился на спортивную площадку. Долго-долго смотрел, как мы играем, а потом произнес: «Я играю лучше вас всех взятых вместе в квадрате». Все замерли, никто не знал, что такое «в квадрате». И вообще – откуда взялся этот поросенок в белых штанах? У нас-то ничего белого не было. Ну если только зубы и панамки… После того как Митька это произнес, мальчишки стали потешаться, но он держался твердо. Потом приходил каждый день, рвался играть, но в нашу компанию его все же не приняли… Еще был такой случай, уже в Ленинграде. Как-то отправились мы на «Ричарда Третьего» в БДТ, а нас не пускают. Прошел только Алеша Дьяконов, да еще Нинка Федина. Алеша все же был на год нас старше, а Нинка, хотя и моложе, выглядела сильно взрослой. Мы не знаем, что делать. Тогда Митька танком пошел на билетершу. «Я – Толстой, – сказал он, – пропустите всех»… А вот история другого рода. Когда Митька прочел «Хлеб», то просто впал в отчаяние. Специально отправился в Москву и набросился на отца с кулаками. Обливался слезами, чуть ли не бил его. «Как ты смел, – кричал он, – ты оскорбил нас всех! Для чего ты это сделал?» Отец драться не стал, а, напротив, обнял его и сказал: «Для того, чтобы ты мог учиться в консерватории».