Новелла – своего рода формула. В какой-то момент второстепенное становится неважным и остается самое главное.
Начинал Рихтер с того, что Луиджи Пиранделло перед смертью отдал несколько важных распоряжений. Среди прочего надиктовал финал неоконченной драмы «Горные великаны».
Не диалоги, конечно, а сюжет. Превратить эти страницы в последний акт должен был его сын Стефано.
Как ни хотел отец осуществиться в сыне, от него мало что зависело. Несмотря не все старания, половинки пьесы никак не срастались.
Опять Стефано слышал: ну какой это Пиранделло! То есть Пиранделло, конечно, но не этот, а другой.
Впрочем, пьесу поставили именно с таким финалом. Словно нарочно для того, чтобы зритель плевался и поминал наследника всуе.
Потом за дело взялся один смельчак. Он отбросил написанное сыном и ограничился теми страницами, которые принадлежат отцу.
Выглядело это так. Когда события приближались к тому месту, где остановился драматург, свет резко выключался.
Зоя Борисовна утверждает, что главным для Рихтера было превращение героев в призраков. Так сказать, окончательное обнаружение идеи спектакля.
Вообще-то и по ходу действия персонажи казались тенями, а тут в них превращались буквально. Чуть ли не просвечивались рассеянным светом из глубины подмостков.
Разве я спорю, дорогая Зоя Борисовна? Вообще считаю непродуктивным препирательство эха с первоисточником.
И все же хочу поразмышлять. Странно, согласитесь, что свет уходил на середине фразы. В ту секунду, когда, по словам Рихтера, ручка выпадала из рук драматурга.
Может, финал говорил о болезни Пиранделло? О том, что когда ему стало совсем худо, в его пьесе тоже замерла жизнь.
Такой приступ автора с потерей речи у героев. Персонажи уже не обменивались репликами, а лишь вяло передвигались.
При этом голос на фонограмме звучал бодро. Он читал тот двухстраничный текст, который Пиранделло надиктовал сыну.
Так бывает – сознание выхватывает фрагменты, а мысль больного работает ясно. Словно он ощущает необходимость что-то важное договорить.
Договорил – и все прожекторы опять выключились. Кажется, это была та окончательная темнота, из которой свет уже не родится.
Настоящий спектакль трактует не только пьесу, но автора целиком. Не обходя при этом самые закрытые для посторонних зоны.
Не рассказывала ли постановка еще и о последних днях драматурга? О том, что не только публика переживет утрату, но персонажи испытают чувство сиротства?
Об этом Пиранделло говорил в пьесе «Шесть персонажей в поисках автора». Уж он-то знал, что между героями и их создателем есть обратная связь.