Они спорили о гетероглоссии, о психическом извлечении, разделении личностей, материализации и медиумизме с таким ожесточением, так запутывали друг друга витиеватыми фразами, зашвыривали терминами и многочисленными фамилиями людей, о которых никто никогда не слышал, что Лидочка уже через пять минут безумно соскучилась слушать их перепалку и пересела на деревянную скамью в уголке дежурки возле печи.
Она предпочла наблюдать за диспутом со стороны, по лицам спорщиков определяя, кто в данную минуту берет верх. Какое-то время это было ей даже забавно.
Вокзальные дежурные Григорьев и Зимин то входили, то выходили из помещения, выполняя, видимо, свои служебные обязанности.
В чем, собственно, таковые обязанности состоят, Лидочка Зайцева так и не поняла. Ей показалось, что главное – это ставить каждый час большой медный самовар, пить чай с пиленным на крупные куски сахаром и бубликами, угощая и ее, и невменяемых в своем энтузиазме спорщиков. А все остальное в вокзале делалось как бы само по себе, без чьих-либо заметных усилий.
К ночи здание опустело, поездов осталось принять и отправить совсем немного. Несколько транзитных пассажиров, которым некуда было податься в городе, устроились ночевать на скамьях в зале ожидания, возле теплых печей. Огни в вокзале потушили, только на перроне горело несколько тусклых фонарей.
В дежурке Григорьев затопил голландскую печь, и в приоткрытой дверце топки видно было, как пляшет оранжевое пламя.
Слушая, что бубнят уже значительно подуставшие спиритуалист с материалистом, Лидочка закуталась в теплую шаль и подвинулась ближе к печи – ей нравилось смотреть на огонь.
– Зябко, барышня? – спросил Зимин. И, подбросив в огонь поленьев, сказал Григорьеву: – Ну, я – в обход. А ты еще дров принеси-ка, что ли?
Григорьев кивнул. Оба железнодорожника, беспокойно переглядываясь, покинули дежурку.
Господин Ревунов, отвлекшись наконец от потустороннего мира, поглядел им вслед и спросил молодого коллегу:
– Как думаете, когда… это, ну?
– Думаете, призрак сюда по расписанию является? Как курьерский из Хельсинки? – занозисто отвечал Аркадий Перепелко.
– Да почему бы и нет? – Ревунов поправил бакенбарды. – Всему свой срок. Чаю хотите? Вспомните у Шекспира – принц датский…
Налив себе по стакану горячего чая, они снова пустились в спор – вприкуску к пиленому сахару и бубликам.
Лидочка все смотрела на красные и желтые сполохи в дверце печи, напоминающие клубки дерущихся саламандр. Следя за ними, она незаметно разомлела, закрыла глаза и уснула, провалившись в кромешную непроглядную тьму.