Прошло сколько-то времени – Лидочка вздрогнула, почувствовав, что озябла.
И услышала шепот, доносящийся из темноты. Неистовый, жаркий, захлебывающийся.
Кто-то очень горячо молился. Шепчущий был, очевидно, ошарашен и потрясен до глубины души.
Лидочка в его сбивчивом, с придыханием и всхлипами речитативе не сумела разобрать ни слова. Смысл услышанного от нее ускользал. Что бормочет этот несчастный, уязвленный горем человек? «Ин номене патрис»? «Богородице, дево, радуйся»?..
Или – «заклинаю тебя, дух Вельзевул и Астартис»?
«Чепуха какая-то!» – подумала Лидочка, стряхнула с себя остатки сна и открыла глаза.
Но она напрасно таращилась: тьма стояла вокруг беспросветно-чернильная. От этого Лидочке мерещилось, что она все еще спит и никак не может открыть глаза по-настоящему.
На самом деле глаза ее давно уже были открыты, только ни капли света не попадало в поле зрения.
Печь прогорела и, так как вьюшку никто не прикрыл, остыла. Жар ушел, угли потухли, и ни один огонек, ни одна искорка не пробивалась из-за дверцы топки красным всполохом. Керосиновую лампу на столе тоже зачем-то потушили.
– Пожалуйста, не уходите, – неожиданно произнесли рядом, и Лидочка едва не заорала. Она наконец поняла, что в самом деле не спит: невидимый сосед взял ее за руку и крепко сжал холодные пальцы.
– Не уходите, прошу вас, – повторил человек. – Вы ведь тоже ночного ждете?
Голос – молодой мужской, не похожий на голос репортера Перепелко и ни на какой другой, знакомый Лидочке, – звучал совсем рядом, но был слаб, почти безжизнен. Лидочка перевела дыхание. Тот, кто говорит так вежливо и тихо, вряд ли может быть опасен.
Безумный шепот, доносившийся из дальнего угла, пугал ее сильнее, чем этот странный, неизвестно откуда взявшийся человек.
Но что все-таки произошло? Где все?
– Вы не знаете, почему свет погас? – робко спросила она у невидимого собеседника.
– Да разве теперь что-нибудь поймешь? – ответил тот. – Я только что с фронта. Пока раненым в госпитале валялся, тут вон какая заваруха. Все бегут…
– Раненый? С ка… кого фронта? – не поняла Лидочка.
– С Западного. Из-под Ревеля, – ответил невидимка. – А вы, барышня, с Петрограда бежите?
– Я? – удивилась Лидочка. – Нет. Я в Петербурге живу. А зачем бежать?
Истеричный шепот в углу усилился и стал громче. Лидочка поежилась.
Что-то в разговоре промелькнуло такое, несколько малопонятное, отчего ей вдруг стало не по себе. Да точно ли она проснулась?
– Что же вы такое спрашиваете, милая барышня? – удивился собеседник. – Зачем бежать? Так ведь России-матушке кровь пустить решили. Вот от кровищи-то и бежать, – выдохнул человек в темноте, и Лидочке сделалось окончательно страшно.