Оглянулся Платон – и впрямь, налетела на него целая толпа каких-то упырей. Галдят, кричат – ничего не разберешь.
– Ну, что же вы? – подбадривает давешний мертвец. – Подписывайте им!
Упыри, раззявив клыкастые пасти, все, как один, протянули Платону Галактионовичу векселя: «Подпишите мне! И мне подпишите! Моей мамочке подпишите! Именной чек подделайте, пожалуйста, – у нее завтра юбилей!»
– Да не подписываю я никаких чеков! И векселей не подделываю! – возмутился Платон, злобно отпихивая от себя обнаглевших вурдалаков.
– Как так?! – возмутился один из них, самый горластый. – А что же ты тут делаешь, негодяй, среди сливок общества?
«Это вы-то сливки?!» – хотел было завопить Платон Мокеев, но мертвец подал ему знак: подмигнул и приложил палец к почернелым губам – молчи, мол, дружище.
– Давайте сюда! Я за него подпишу. Как хотите, так и подпишу. Хотите, Афанасьевым или Свешниковым подпишусь? Могу также Овчинниковым, Софроновым, Ивановым[12].
– Эка невидаль – Ивановым! Не видали мы, что ли, Ивановых? – требовательно запищал упырь, поминавший про мамочкин юбилей. – Ты нам Брутом подпиши! Чтобы на удачу пошло. Веревка самоубийцы удачу приносит. Сделай нам талисман! Чтобы написано было: «Брут!»
– Брут! Брут! И тут Брут! И тут! – захихикали упыри, пихаясь локтями и подталкивая друг дружку.
Мертвец испустил тяжкий утробный вздох, встал за конторку и принялся подписывать векселя, ассигнации, расписки, облигации, лотерейные и даже просто трамвайные билетики.
– Если б я только знал, сколь дорого будет стоить мой автограф! – тяжело вздыхая, пояснил он. – Я бы еще прежде, при жизни своей, финансовые дела поправил. Ведь на одной подписи состояние сколотить можно! Вы понимаете?! Вы меня понимаете?! – завопил он, подскакивая неожиданно к Платону и тряся его нещадно за плечи. – Вы меня понимаете?!
* * *
– Ну, что? Вы его поднимаете?! Или мне еще людей звать? Принесите воды!
Платон Галактионович очнулся от тяжелого пьяного забытья, сознание его прояснилось, и он прямо перед собой обнаружил красное с натуги лицо самого хозяина трактира, Прохора Савельича Доброхотова.
Прохор Савельич хлестал постояльца по щекам, чтобы привести его в чувство, а чуть в стороне из-за его левого могутного плеча высовывалась острая лукавая мордочка Леонарда Грозульского – такого же завзятого игрока, как и сам Платон Мокеев.
– Что ж это с вами случилось, Платоша? – испуганно вопрошал Грозульский, высовываясь и пропадая снова за плечом трактирщика. Голова Платона моталась из стороны в сторону. – Что произошло? Неужто проигрались? – закусывая жалобно губу, лепетал Грозульский. Но глазки его сияли интересом столь же холодным и напряженно-острым, как у кота, когда он подкарауливает мышку.