Даже интересно, откуда Протей взял эти тексты? Плагиат это, или его собственное творчество? Я вдруг вспомнил сцену из древнего фильма, снятого по еще более старой книге, где вопрос задавали роботу, который по сути своей стал почти человеком. Он звучал так: «Ты всего лишь машина, только имитация жизни. Робот сочинит симфонию? Робот превратит кусок холста в шедевр искусства?». Если Протей написал эти тексты сам — значит ли это, что его интеллект, будучи, безусловно, в сотни тысяч раз мощнее и производительней, является столь же человеческим? Может ли он не просто имитировать, а действительно чувствовать радость, грусть, ненависть, любовь? И существует ли вообще разница, между реальными чувствами, и их настолько искусной имитацией?
Кэб подкатил к приюту. Заметив, как при виде мрачноватого здания лицо Донни светлеет и на нем появляется счастливая улыбка, я вздохнул. Должно пройти еще немало времени, пока Донни начнет воспринимать свой новый дом, именно, как дом, а не временный приют. Да и его детская влюбленность в мисс Эмили, это, конечно, очень сильный фактор.
Надо сказать, прибыли мы довольно рано, воспитанники были еще на завтраке. Поздоровавшись с удивленно поднявшим брови мистером Робертсоном, мы поднялись на второй этаж и заняли свои места в пустующей пока классной комнате, по дороге заскочив к мадам Гаске и вручив ей огромный узел с одеждой.
Через некоторое время комната начала заполняться детьми. Неприязненно косясь в нашу сторону, воспитанники рассаживались по местам. Через какое-то время я заметил, что между нами и остальными остается свободное пространство, какая-то полоса отчуждения — никто не хотел садиться рядом. Донни, заметив это, мгновенно угрюмо насупился, приняв это за обычное к себе отношение. Но я-то видел, что дело не в этом. Такое чувство, что мы с ним были накрыты стеклянным колпаком, который отделял нас от остальных прозрачной, но непроницаемой стеной. Для друга это состояние было в новинку, я же сразу понял, что это такое.
Раньше, мы могли быть кому-то неприятны, кого-то раздражали, кому-то, возможно, нравились. Но это были нормальные чувства к человеку своего круга. А сейчас, своими длинными щегольскими брюками, своими дорогими ботинками и тонкими белоснежными рубашками, мы как будто проводили черту, которая отделяла нас от остальных. Мы стали людьми из другой социальной прослойки. Я это понял сразу, а вот Донни — пока нет. Понимание и принятие этого факта будет для него, скорее всего, довольно болезненным, но через это придется пройти.