Ботинок нашелся под креслом, и Леонтьев, кряхтя, обулся – все-таки надо что-то делать с животом, который в последние пару лет проявил устойчивую тенденцию к росту. В этом он тоже не похож на отца, тот всегда был худым, сколько бы ни ел, ему ничего впрок не шло. Мать часто говорила, что отец оттого и злой такой, что тощий, и Леонтьев иногда соглашался с ней, тощие люди были злее, он и сам это замечал не раз. Хотя это как раз толстякам бы злиться, учитывая, сколько неприятностей им приносит лишний вес, а вот поди ж ты!
Телефон зазвонил, и Леонтьев, выводя машину из гаража, не глядя принял вызов.
– Миша, ты совсем рехнулся?
У отца просто способность – звонить в самый неподходящий момент, причем всегда с каким-то скандалом, причем этот скандал вроде бы как уже набрал обороты, а Леонтьев ни сном ни духом и оказывается посреди него, пытаясь сообразить, что опять не так.
– Я занят.
– Ты вчера говорил с Бережным?
Спрашивать, откуда отец это знает, бесполезно: у того везде свои глаза и уши, знает – и все, теперь надо бы как-то погасить пожар.
– Я опознавал тело Милы. – Леонтьев вздохнул, вспомнив абсолютно желтое Милкино лицо. – Конечно, я говорил с полицией.
– Что ты ему наболтал?!
– Ничего такого, что могло бы касаться тебя. – Леонтьев начал закипать. – Он расспрашивал о Миле, о Семене, так же интересовался Штерном…
– Ты сказал ему, что спал с женой Штерна?
– Господи, папа! – Леонтьев испытывал непреодолимое желание открыть окно и выбросить телефон из машины. – Да, я сказал ему. Он бы и сам узнал, и тогда оказалось бы, что я скрыл это.
– Как?! Как бы, мать твою поперек, он это узнал? – Отец перешел на крик, и Леонтьев понимал, что тот взбешен не на шутку, но причин для такой ярости не видел. – Штерна нет, девчонка ничего не знает. Как бы он узнал, от кого?! В кого ты только пошел, такой дурак, скажи мне? Теперь они, чего доброго, примутся копаться в той старой истории.
– И что? – Леонтьев пожал плечами. – Анна упала с лестницы. Даже если Штерн толкнул ее, то, как ты уже сказал, его больше нет. Толку в ней копаться, в той истории. Не понимаю, чего ты так завелся?
Отец промолчал, и Леонтьев надеялся, что он, по своему обыкновению, отключится, не прощаясь, но отец просто молчал, и молчание стало тягостным.
– Пап?
– Наверное, ты прав. – Если бы отец сейчас сказал, что он улетает на Марс, и то Леонтьев удивился бы меньше. – Ладно, забыли.
И теперь трубка погасла – отец отключился. Леонтьев бросил телефон на пассажирское сиденье и свернул с проспекта в сторону полицейского управления. Что так взбесило отца, отчего он испугался, что ту старую историю с гибелью Анны кто-то станет рассматривать заново?