– Я не знал, что далеко… думал в центре… интересно было, что это значит… очень странно!
«Еще бы не странно, – думал сидевший в ногах постели Назым, – ничего ты не думал, дорогой мой. На твоем плане города та улица отмечена, значит, туда ты и собирался, а не в центр! И говорить можешь – а зачем притворяешься? Туда только за дозой ездить – вот и все дела. Правда, доктор уверяет, что наркотиками ты не балуешься, значит, очередной курьер, что ли? Ох, беда с этими приезжими: то тонут, то вляпаются во что-то! По-хорошему надо бы его ребятам из наркоотдела показать. И ведь как все обставлено: в шикарном отеле живет, с женой, все как у людей – а туда же! И что чуть не убили его – тоже их внутренние разборки. Или недоплатил, или нарушил чего… так что рассказывай, милый, рассказывай свои сказки! Таинственный незнакомец в машине – надо же! Кому другому – только не мне!».
29
К утру Лидия Дмитриевна совсем расклеилась.
Она любила это словечко: «Ну-ну, что это мы расклеились?» – говорила она особо капризным или сложным пациентам. «Он вчера промок и сегодня совсем расклеился», – это отнюдь не означало, что тот, о ком она говорила, был из картона, нет, речь шла о сильной простуде. «Она так переживает, плачет, совсем расклеилась», – это о слабых, не умеющих держать удар натурах.
Теперь этим словом можно было определить ее собственное состояние.
Спать она не могла, действовать, что-то предпринимать хотя бы для собственного успокоения было невозможно, и она провела совершенно безумную ночь, отключив телефон, чтобы отделаться по крайней мере от свекрови. Та названивала через каждые полчаса, и Лидии Дмитриевне, в конце концов, пришлось сказать ей, что Олег пропал. Конечно, этих слов она не употребила – сделала вид, что это у них в порядке вещей: ушел куда-то, не поставив ее в известность, что тут такого особенного! Появится, никуда не денется.
Беззаботный тон давался нелегко, удовлетворенные интонации старухи приводили в бешенство. Она не могла ни лежать, ни сидеть, словно эти привычные положения подчеркивали ее бездействие: как можно спокойно лежать, когда надо что-то делать, что-то предпринимать, с кем-то говорить, как можно просто сидеть, когда с Олегом неизвестно что случилось?!
Она уже твердо знала: случилось.
Иначе быть просто не могло.
Даже ревность отступала перед доводами рассудка: он не настолько глуп и беспечен, чтобы, закрутив какой-то, пусть самый страстный и невероятный роман, не позаботиться о собственной безопасности. Он прекрасно мог скрыть от нее что угодно – и почему-то не сделал этого.