Значит, здесь что-то другое.
Красавица-менеджер, которую она готова была подозревать наравне с любой обитательницей соседнего отеля, отнеслась к известию об исчезновении Олега совершенно равнодушно. Нет, не в том смысле, ей это, безусловно, не понравилось, и она что-то обдумывала и старательно делала вид, что ее это не касается, но это все было не то.
Лидия Дмитриевна смотрела внимательно, поскольку все равно не понимала, что она говорит, и чувствовала, что слова эта девица произносит по привычке, как и улыбается, но, сколько она ни приглядывалась, она не заметила ни малейшего проблеска ни вины, ни знания, ни настоящего чувства. Видно было, что больше всего ей хочется избавиться от возникшей проблемы, которая лично к ней не имеет никакого отношения.
И в полицию звонить не стала. Правда, дала телефоны Вере, и та позвонила, и что-то объяснила, и доложила о проделанной работе, но Лидия Дмитриевна понимала, что и полиции не нужен никакой пока еще даже не пропавший, а просто где-то задержавшийся или загулявший иностранец, и то, что они пообещали Вере, было, скорее всего, тоже не более чем вежливыми отговорками. Мол, утром, если блудный муж не обнаружится, пришлют кого-нибудь за фотографией и займутся поисками.
Да она не доживет до этого утра! А если и он… вдруг ему нужна срочная помощь – прямо сейчас, а не утром!
Она ходила по номеру, то надеясь, то переставая надеяться.
То ей казалось, что вот-вот появится Олег и все объяснит, и скажет, что напрасно она поддалась панике, что у него всего-навсего что-то с телефоном, а был он там-то и там-то и выбраться оттуда раньше не было возможности. То она вдруг понимала, что ничего этого не будет, потому что он не мог в здравом уме и твердой памяти оказаться в таком месте, откуда нет возможности ни позвонить, ни выбраться.
Нет таких мест, откуда нельзя позвонить и выбраться, нет и быть не может!
Если, конечно, ты не в плену, не взят в заложники, не попал в аварию, не лежишь без сознания… далее везде: этот страшный список продолжался до бесконечности.
И она металась по номеру, не находя себе места. Надо было с кем-то поговорить, но нельзя было допускать, чтобы эта милая пожилая дама просидела с ней всю ночь, и Лидия Дмитриевна, с трудом взяв себя в руки, уговорила ее уйти.
Иногда она заставляла себя прилечь, мотивируя это тем, что надо отдохнуть, что силы ей понадобятся, но при мысли о том, для чего понадобятся эти силы, она снова вскакивала или принималась плакать.
Номер пропах валерьянкой и как-то сразу перестал быть похож на дорогой номер шикарного отеля. Этот запах возвращал ее в те дома, где ей приходилось бывать по долгу службы, в больничные палаты, где прошла большая часть ее жизни. Он безнадежно изгонял все южное, праздничное, беззаботное – это был запах болезни и беды. Она и брать-то ее не хотела, эту валерьянку, зачем она ей в таком месте? Однако в последний момент, памятуя о климаксе и перепадах настроения, все же сунула пузырек рядом с аспирином… а, наверное, не надо было!