– Боже мой, да меня совершенно не интересует, кто из вас женат! Я… я скоро обращусь к администрации отеля, – сказала она голосом склочницы. – Оставьте меня в покое, в конце концов!
– Хорошо, хорошо, Верочка, ну что вы, право? Вы не в духе, я все понял, уже ухожу! Это вас, наверно, утопленница расстроила?
– Какая?.. Ах, да… а вы откуда знаете?
– А вот так! Не все меня презирают, как вы! Ваша старушка рассказала своей подруге, а та уже мне… мы с ее приятелем, – Валерий выразительно подмигнул, – вчера в бильярд играли, заодно и с ней задружились. Если передумаете, Верочка, только мигните, я тут неподалеку…
Он говорил еще что-то, потом говорил уже в отдалении, обращаясь к каким-то девушкам, его голос и невыносимая самоуверенность интонаций так и лезли в уши, – господи, хоть бы море шумело, так нет же: полный штиль и благодать!
Вчера вечером все-таки были волны. Моря без волн Вера не то чтобы не любила, просто, тихое и гладкое, оно было ей неинтересно. Вчера море помогло ей: она не выдержала бы этого ужина, если бы не могла иногда отводить взгляд и смотреть на белые кружева пены на черных волнах.
Как это странно говорится: пена кружев, кружева пены… это было у моря, где какая-то пена… ажурная, вот какая, поэтому и кружева вспомнились! Это было у моря… у самого синего моря…
Тогда тоже было море.
Советских специалистов иногда на него вывозили, потому что в том диком районе, где они вместе с турками и почему-то венграми возводили какую-то очень индустриальную штуковину, никакого моря, разумеется, не было. Их возили в маленький курортный городок, расположенный на берегу Мраморного моря, с забавным, каким-то не турецким названием Муданья. «Слово из пяти букв: житель города Муданьи!» – упорно острили наши инженеры и обижались, если не все из слышавших шутку смеялись. Вере и в первый-то раз смеяться над подобной игрой слов не хотелось, но после третьего, пятого, десятого раза эта «Муданья» ее просто бесила. Так же как ежедневные подколки тех же инженеров на автобусной остановке: этих остановок в их наскоро построенном поселке было всего две, и на той, где все советские дожидались своего автобуса по утрам, было написано «DURAK-1». То, что «остановка» по-турецки «дурак», само по себе было предметом и поводом постоянного веселья, но интереснее всего было, разумеется, подкараулить ничего не подозревающего товарища по партии, мирно ожидающего автобуса, и сфотографировать его под этой замечательной надписью, и потом с радостным смехом демонстрировать снимок всем, кому не надоело веселиться.