Взял белую пиалу. Плеснул из бутылки что-то – Заур не заметил, в глазах еще бегали мушки от недавней скачки.
Протянул гостю:
– Выпьем за знакомство.
Заур принял сосуд. Посмотрел на прозрачную жидкость. «Кумыс, – подумал, – а выглядит как водка». Залпом выпил.
Поперхнулся:
– Совсем как водка.
– Конечно, водка. А ты что подумал, кумыс? У меня Васька. Василиса его дома осталась.
– А ты чего тут?
– Путешествую, – уклончиво ответил Айтуган.
– Я тоже путешествую, – сказал Заур.
– Пешком?
– На паровозе.
– ?
– Студент. На посевную едем.
– А верблюд причем?
– А! Женщина попросила, – махнул рукой на свою глупость.
– Выпьем. За женщин, – хозяин разлил водку. Разломил краюху черного мягкого хлеба. Подал луковицу. Выпили, закусили. Стало хорошо и уютно. На посевную уже не хотелось.
– Что все-таки делаешь.
– По-разному. Сейчас баранов, овец пасу. Потом сено косить буду.
– Косой?
– Зачем? Трактор, косилка. А ты чему, молодой, учишься?
Заур посмотрел в безбородое маленькое личико казаха.
– Не моложе тебя. Русский язык с литературой.
– Это хорошо, – непонятно к чему задумчиво произнес казах и разлил по третьей.
– У меня отец на войне погиб. Как раз в конце. Сегодня поминаю. Выпьем.
Выпили. Помолчали. Казах оказался старым.
– Извини, – сказал Заур.
– Что извиняться? Мне два года тогда было. А у тебя кто?
– Дед. Киев освобождали.
Помянули деда. Выпили.
В степи раздался звук, похожий на стрекот мотоцикла. Затрещал у самой юрты и заглох.
– Петро, – улыбнулся рожденный в новолуние и выросший без отца.
Полог весело отлетел в сторону. В проеме показалось большое круглое лицо: нос картошкой, густые седые усы концами вниз до края подбородка. Крупная голова наголо выбрита. Глянешь – не ошибешься.
– О, ты дывы! Казах, грузин. Хохла ждете?
– Ждем, ждем, – обрадованно зачастил Айтуган.
– А вы как узнали?
– Во-первых, не «вы», а «ты». Ну, а во-вторых, ты себя в зеркало видел? Ну, а как только слово сказал, то и в зеркало смотреть не надо. Отца помянул, Айтуган?
– Помянул.
– И деда моего вспомнили.
– Налейте и мне, хлопцы. И у меня деды. Оба.
Налили. Выпили. Айтуган откуда-то достал инструмент: полугруша с длинным – на вытянутую руку – грифом. Щипнул две струны по очереди. Зачастил пальцами быстро, энергично вступление. Остро запахло степью.
И затянул песню. Долгую. Монотонно-грустную. Как будто дым стал вплетаться в глаза. Грузин зажмурился. Украинец откинулся на подушки. Не заметили, как затих тонкий гортанный голос, смолкли звуки домбры.
Заур без перехода запел «Сулико». Первый куплет по-русски, потом перешел на родной язык.
– Сталин любил, – прокомментировал Петро.