Зухуршо кивнул телохранителю:
– Гафур, ремень.
Силач распахнул камуфляжную куртку, неторопливо расстегнул массивную пряжку брючного ремня и рывком выдернул его из шлёвок. Столь же неспешно растянул пояс во всю длину и с силой подёргал, будто испытывая на прочность. Если б толстая кожаная лента лопнула, думаю, никто не удивился бы. А может, того и ждали, памятуя Горохов подвиг…
– Концом или пряжкой?
– Сам выбирай, – равнодушно бросил Зухуршо.
Гафур оглядел Гороха, оценивая. И что же? Пожалел убогого? Видимо, так оно и было. Зажал пряжку в кулаке и взмахнул могучей десницей, камуфлированной белёсыми пятнами витилиго. Ремень щёлкнул. Конечно, не столь звонко, как бич, – шепотнул глухо, но весьма впечатляюще… Гафур проревел:
– Чего стоишь? Ложись!
И бесстрашный Горох наконец пал:
– За что?!!
– За самовольство.
– Но эшон Ваххоб… они простили… – Горох оглянулся на святого старца, ища защиты.
И все оглянулись. Эшона не было, он словно растворился в воздухе. Там, где сидел шейх, остался лишь расстеленный на земле синий чапан. Добрая старая школа. Эти люди всегда умели эффектно покидать сцену. В народе зашептались:
– Эшон исчезли…
– Разгневались.
– Не к добру. Теперь возмездия ждите…
Гафур уложил Гороха поперёк мешка и выпорол при злорадном одобрении аудитории и под свистки дурачка. Не стану описывать подробности этой безобразной сцены.
Не слишком-то дальновидно поступил Зухуршо, неизвестно ещё, как ему это аукнется. Горох, даром что клоун и аутсайдер, но самолюбие у него, судя по всему, чудовищное. Он отныне ночами спать не будет, измышляя, как отблагодарить своего благодетеля. И ведь придумает, отблагодарит.
Во имя Бога, милостивого, милосердного!
После бесплодной попытки образумить Зухуршо этот раб, вернувшись в свою обитель, поднялся на скалу, возвышающуюся над мазором, и сел, чтобы, собравшись с мыслями, принять решение. После долгих и тягостных раздумий о событиях в Талхаке вспомнил он эпизод из книги «Избранные цветы из букета наставлений Салахаддина ал-Хисори в саду мудрости», который до того перечитывал много раз, не в силах разгадать смысл.
Неизвестный автор «Избранных цветов» сообщает, что некий человек спросил у ал-Хисори: «Как следует поступить тому, кто оказался заперт на верхнем этаже высокой башни, охваченной пожаром? Должен ли он остаться в заточении и погибнуть в пламени, или же, спасаясь от огня, броситься вниз, чтобы неминуемо разбиться о камни у подножия?»
В тот давний период жизни, когда ничтожный раб впервые прочитал эти строки, он был зачарован глубинной психологией, которую начал изучать по бледным самиздатовским ксерокопиям и перепечаткам, а посему трактовал сей вопрос как аллегорию. До примитивных фрейдистских аналогий (башня – фаллический символ, а страх перед падением – боязнь кастрации) сей раб, разумеется, не снисходил. Полагал, что горящая башня может олицетворять Эрос, огонь желания, а её подножие – Танатос, бездну смерти. Он также отождествлял огонь в башне с пламенем сверх-Я, опаляющим личность чувством вины и стыда, а колебания в выборе – со страхом перед чёрными глубинами подсознания…