Второй мешок был опущен и уложен с должной бережностью. Зухуршо поставил на него ногу:
– Кому первый мешок?! – и сам же ответил: – Асаколу – первый мешок! Староста, иди сюда.
Горох приблизился.
– Ложись, – повелел Зухуршо. – Сначала – кнут, а мешок получишь после порки.
Если староста и растерялся, то лишь на мгновенье. Сходу вписался в ситуацию и по-военному отрапортовал:
– Итоат! Слушаюсь!
Достал из кармана цветастый носовой платочек, обшитый по краям бахромой с блестками, нагнулся, чтобы расстелить, но спохватился, искоса глянул на валяющийся рядом труп Рембо, присыпанный мукой, да так и застыл с вывернутой шеей.
– Извиняюсь… дозвольте поодаль, лечь… Я, извините, мертвецов боюсь… – и, не разгибаясь, боком, на крабий манер, засеменил в сторону.
По самому краю ходил Горох, жизнью, возможно, рисковал, но удержаться не мог… А может, имел какой-то хитрый расчёт. Почему Зухуршо не разорвал его в клочья? Почему позволил ужимки и прыжки? Видимо, актёрство Гороха как-то резонировало с его собственной игрой. Кривляние шута как бы подчёркивало величие владыки и напоминало ритуальное поношение цезаря в ходе триумфа. Или, чем черт не шутит, санговарский цезарь просто засмотрелся на тамошо – зрелище, в котором был режиссёром, главным актёром и одновременно зрителем, да увлёкся спектаклем настолько, что начал подыгрывать Гороху, работать с ним в паре. А тот, хитрый манипулятор, ни разу не задел его прямой насмешкой.
Он отодвинулся шагов на пять, встряхнул платочек и разложил на земле. Сделал ныряющее движение, как если бы собирался лечь. Оглянулся на зрителей и всем телом дал им понять, что платок слишком мал, чтоб на нем уместиться. Черт возьми, да у него талант!
Даврон шагнул к Зухуршо, на ходу поправляя кобуру. Я давно подметил у него этот жест, когда он сердит или раздражён.
– Зухур, кончай цирк.
Тот не сразу понял.
– А? Чего? – затем включился: – Э, погоди минутку.
Горох тем временем принялся растягивать платок. Потянул. Не выходит. Он дёрнул что было сил и… разодрал надвое ветхую ткань. В руках остались два обрывка.
Мужики захохотали. Женщины захихикали. Оценили… Горох растерянно огляделся по сторонам, повернулся к Зухуршо:
– Товарищ… извиняюсь… господин Хушкадамов, мне бы брезент с машины… для подстилки…
Зухуршо поманил его пальчиком.
– Эй, артист, сюда иди. Мешок видишь? На него ложись.
Горох потупился:
– Я бы рад… Но извините… я один, без бабы, никогда не ложусь. Если мне б, извините, какую-нибудь бабу сюда привели…
Из партера крикнули:
– Возмечтал Горох! Ты лучше задницу готовь. Тебе шмон делать будут.