Через минуту Анна стояла у подъезда паспортного стола и громко, навязчиво, как радист, потерявший связь с большой землей, повторяла в лицо Шурику:
– Завтра в восемь! В восемь часов! Быть здесь! Здесь! Понял?
Она подносила к самому его носу свои крохотные часики, повторяя: «В восемь, в во-семь ча-сов!», – и Шурик кивал с той же готовностью, как и во все предыдущие дни: «Подял, подял».
Потом, когда ехала на троллейбусе в Кузнечиху, думала: как это она сразу не заметила, что та женщина, если чуть убавить толщины, немного вытянуть лицо и перекрасить волосы, – вылитая Светлана Леонидовна, старшая прапорщица из финчасти, ее подружка и вообще хороший человек.
* * *
Шурик не пришел. Ни в восемь, ни в половине девятого, ни в десять.
Анна металась у подъезда под мелким, спокойным дождем, заглянула в кабинет, рассыпаясь в извинениях, просила еще минуточку подождать («Хорошо», – не отрываясь от бумаг, отвечала майорша), опять шла под дождь, не понимая, зачем это делает, и в пять минут одиннадцатого, от униженности высоко подняв голову, зашагала на остановку.
Разливался по земле теплый осенний день, она ехала в медленном старом автобусе, смотрела в окно, пробуя подсчитать, чего больше – желтых деревьев или зеленых …
В деревне сразу пошла к шпигулинскому дому. Зять шаркал рубанком длинную светлую лесину – кое-где она уже подсвечивала тусклым латунным блеском.
– Бог в помощь, Константин Сергеевич, – сказала она приветливо.
– Бог спасет, – ответил он с той же приветливостью, не отвлекаясь от работы.
– Кось, а что у тебя с матерним земельным клином?
– Ничего. Продал да с Шуркой деньги поделил.
– А Шурику?
– Какому?
– Такому.
Константин выпрямился, отложил рубанок и сказал без угрозы, даже улыбаясь, но внушительно разделяя слова:
– Ты, Анна Алексеевна, не лезла бы не в свои дела.
– Полезу, Кося, еще как полезу, – с этих слов Анна пошла на взлет. – Шурка, ну его к ляду, но ты-то!
– Что – я?
– Он же, Шурик, погибает, понимаешь ты? Купили бы ему домик или комнатку – можно найти по цене, он бы там и жил.
– Пил в смысле?
– Ну и пусть бы пил! Пусть! – Анна закричала так, что обернулся шедший другим порядком незнакомый человек в сером пиджаке. – Это ж племянник, кровь твоя, Костя!
Он опять взялся за рубанок и, сделав несколько движений, остановился:
– Ань, а чего ты отца его родного об этом не спрашиваешь? Что ты ко мне-то пришла?
– Ты же умнее, – проговорила она сквозь подступившие слезы – горячие и злые. – Вы ж его ободрали. С Шуркой ободрали…
Рубанок спорхнул с верстака и спрятался в кудрявом запущенном спорыше.