Потерял слепой дуду (Григоренко) - страница 54

На другой день она уехала. Возвращение в Нижнеудинск Анна не любила, но те почти четверо суток пути оказались приятными для нее, потому что она была довольна собой, рада, что упорство ее и строгость не прошли даром, она сделала все, ей не в чем упрекнуть себя, в отличие от родни…

Анна помнила усталые глаза Шурика и не удивлялась им, потому что не раз видела, как глядит свалившееся на человека несчастье.

Она не знала, что ходил за ней, смотрел на нее совсем другой человек.

Книг за свою жизнь Шурик прочел не так уж много, и большую часть в детстве – особенно за то недолгое время, когда бабушка заведовала деревенской библиотекой и он почти каждый день, набегавшись по жаре, ходил к ней, сидел в самой прохладной комнате клуба.

– Чево сидишь, бери книжку-ту, лоботряс, – улыбаясь, подталкивала его Валентина, и он брал.

Но помимо тех, настоящих книг, Шурик знал несуществующие книги. Он мог читать во сне, проснуться, опять уснуть и продолжить с того места, на котором остановился. Когда просыпался совсем, все забывал, но иногда какое-то событие оставалось в памяти, и настолько ясное, что он потом, через многое время, не мог разобрать, где он это увидел, в действительности или во сне. Такую он знал за собой особенность, втайне гордился ей.

Тот удар по затылку был провалом в сон – только не от усталости, а страшный, как падение с высоты. И когда нечаявшее тело его валялось в грязном снегу и кружил над ним белый змей, он увидел тетрадный лист в ярко-синюю, с чуть заметным розовым отливом клетку, на нем покосившийся забор старческих букв.

«Здравствуй Шурик миленький мой внучик, пишет тебе баба Валя твоя. Во перьвых строках сообщаю, все у меня хорошо. Только плохо мне что я, сыночка, не рассказала тебе, какая была у меня жизнь…»

Здесь письмо обрывалось. Этого письма он не получал никогда, потому что бабушка никогда не писала ему. Даже учась в интернате, он видел ее каждую неделю; он не мог помнить это письмо.

Он подобрал его где-то в воздухе, в котором растворены мысли и слова людей – живущих и умерших, – слова и мысли, никогда не покидающие землю. Дух его, временно отпущенный на волю, подобрал это письмо, а когда вернулся в тело и тело ожило, выползло, наполненное болью, на асфальт, не было уже того прежнего Шурика, уверенного с самого рождения, что весь мир за него.

Весь оставшийся год заполнили эти обрывающиеся слова, и он искал их продолжение. Он ожил уже с этим, пока еще не проговоренным желанием, которое разом отдалило от него людей, превратило их в эхо.

Поэтому и бегство Дины, и запах он принял с почти равнодушным согласием, и чем более трудной, мерзостной становилась его последующая жизнь, тем ближе казались эти слова, тем яснее надежда, что он увидит их продолжение.