|
Nobody could find out what had happened, not even the cackling old man and clucking old woman, who were in a position to find out everything that happened in that vast and endless brothel with its multitudinous bedrooms on facing sides of the narrow hallways going off in opposite directions from the spacious sitting room with its shaded windows and single lamp. | В тот раз никто не мог понять, что случилось. |
Every time she met Orr after that, she'd hoist her skirts up over her tight white elastic panties and, jeering coarsely, bulge her firm, round belly out at him, cursing him contemptuously and then roaring with husky laughter as she saw him giggle fearfully and take refuge behind Yossarian. | Когда после этого девка встречала Орра, она с презрением поносила его разными нехорошими словами, а когда он, боязливо хихикая, прятался за спину Йоссарнана, она закатывалась хриплым смехом. |
Whatever he had done or tried to do or failed to do behind the closed door of Nately's whore's kid sister's room was still a secret. | Что он там ей сделал, или пытался сделать, или, наоборот, не смог сделать за закрытыми дверями комнаты, по-прежнему оставалось тайной. |
The girl wouldn't tell Nately's whore or any of the other whores or Nately or Yossarian. | Девка не говорила об этом ни нейтлевой подружке, ни другим проституткам, ни самому Нейтли, ни Йоссариану. |
Orr might tell, but Yossarian had decided not to utter another word. | Орр мог бы пролить свет на это дело, но Йоссариан решил больше ни о чем не спрашивать. |
'Do you want to know why I wanted big cheeks?' Orr asked. | - Так ты хочешь знать, зачем мне были нужны большие щеки? |
Yossarian kept his mouth shut. | Йоссариан не разжимал рта. |
'Do you remember,' Orr said, 'that time in Rome when that girl who can't stand you kept hitting me over the head with the heel of her shoe? | - А ты помнишь, как тогда, в Риме, эта девка, которая тебя ненавидит, лупила меня туфлей по голове? |
Do you want to know why she was hitting me?' | Сказать тебе, за что она меня била? |
It was still impossible to imagine what he could have done to make her angry enough to hammer him over the head for fifteen or twenty minutes, yet not angry enough to pick him up by the ankles and dash his brains out. | Непостижимо, чем он мог разозлить ее до такой степени, что она молотила его по голове чуть ли не двадцать минут. Правда, ярости ее не хватило, чтобы взять его за лодыжки, приподнять и вышибить дух вон. |