– Шустрей, детки!
Лапа подхватывает меня, миг темноты, и меня мягко выбрасывает в коридор, откуда мы сбежали, но теперь по другую сторону от нервода, из дыры выныривает Катя, Борис ставит меня на ноги, я уже могу хотя бы держать равновесие.
Буйство нервода медленно, но верно затухает, усеянные шипами черви вползают обратно в гранитные норы, гибкие пилы еще крошат попадающиеся на пути камни, в сумраке застывают на миг и исчезают белые деревья разрядов, но это лишь досада оставшегося голодным хищника, что прячется в логово, не более.
– Пять с плюсом за реакцию, Владик, – сказал Борис, глядя, как гребни наждачат края нор, пока щупальца вползают, это напоминает рычание. – Секундой позже, и вас с Катюхой пригвоздило бы к своду.
Я и Катя пыхтим вразнобой, но все же неким слаженным дуэтом, а когда в каменную толщу ускользают копья, перевожу взгляд на Катю, она тоже поднимает на меня глаза, лишь сейчас осознаю, что руки стиснуты кольцом вокруг ее талии, утонули в мягком, теплом облаке шубки, а Катя высвободиться и не пробует. Прижимается чуть крепче.
– Спасибо, – шепчу.
В ответ смущенная улыбка, глазки опускаются, читаю в них вину за то, что бросила, когда меня чуть не сожрало болото, затем хрустальные сферы вновь отражают меня, Катя улыбается лучезарно.
– Обращайся.
Нас пробивает на «хи-хи».
Спешим убраться, но адреналин из кровеносных русел отхлынул, обнажив боль в лодыжке, и через пару коридоров мне приходится опустить задницу на замшелый пласт стены, тот рухнул, наверно, лет сто назад.
Катя с заботой, безболезненно, словно прошла медсестринские курсы, снимает с меня ботинок, закатывает штанину, под ней кровоподтеки, блестящие бордовые ямки от шипов. Борис опустился напротив меня на колено, плащ укрыл веером огромную площадь, пальцы быстро и грубо, как у полевого хирурга в окопе, прощупывают, я сквозь зубы шиплю.
– Кости целы, – заключил Борис, поднимаясь, плащ обтек фигуру, точно ртуть.
Достает из торбы аптечку и термос, Катя моет мне ранки теплой водой, в воздухе запахло спиртовыми растворами, лодыжку оплела повязка, бинт белоснежный, в коридоре аж посветлело, Борис приготовил из воды в термосе чай, мы трое минут пять уютно журчим.
– В прошлой жизни я бы ценил такой момент? – спросил я себя вслух, выпив последний глоток.
– Вопрос риторический, – сказал Борис.
Кружки звенят, возвращаясь в торбу.
– Чай после кровавого рубилова это событие. Особенно когда новое рубилово не за горами.
– Так спокойно, – вздохнула Катя, прислонилась ко мне, обнимает себя за плечи, моя рука тоже обнимает ее, сидим на островке стены как воробышки в серый дождь под краем крыши. Катя смотрит куда-то в пол, произносит грустно: – Интересно, когда этот покой закончится?