Она покорно согнула и развела колени, решив, что напоминать об обещании и просить не будет – ни за что.
Наклонившись еще ниже, Монтроз оперся рукой о кровать рядом с локтем Маред, спросил, задыхаясь:
– Ты еще помнишь про наш договор на сегодня, девочка?
– Да, – с трудом шевельнула губами Маред.
– Хорошо… Ты понимаешь, как я тебя хочу? Понимаешь ведь… И сейчас между нами только мое слово, что я этого не сделаю. Ты мне веришь?
– Да-а-а, – простонала Маред то, что надо было сказать, но во что она не верила совершенно.
– Не думаю, – усмехнулся Монтроз. – Не думаю, что ты мне веришь. Но это не причина, чтобы нарушать обещания. Ты можешь меня ненавидеть, девочка, так даже слаще. Но ты должна мне доверять. И если я что-то обещаю, в это надо верить…
Он поднял ее связанные руки и поцеловал каждый палец, прихватив его губами и лизнув, как лакомство. Потом лег рядом, прижав Маред к себе спиной. Левая рука Монтроза немедленно по-хозяйски легла ей на грудь, и Маред поняла, что рада повязке на глазах. Только бы самой не видеть, как слегка шершавые подушечки мужских пальцев трут соски, а те становятся темно-красными и тугими. И как ее бедра раздвигаются, бесстыдно подставляясь под власть умелых пальцев… Монтроз ласкал ее так правильно, так нежно и сильно – именно там и так, где хотелось.
И было уже все равно, что это рука чужого мужчины, не мужа, что это мерзавец королевский стряпчий, заслуженно прозванный Корсаром. Было все равно, что она и подумать никогда не могла оказаться с мужчиной вот так: неправильно, унизительно-беспомощно, развратно, сладко… Плоть, упиравшаяся ей в бедро, немного сдвинулась, и Монтроз убрал руку с груди Маред, но теснее прижался к ней, судя по движениям и участившемуся дыханию лаская себя сам – одновременно с ласками ее лона. Это было выполнением обещания, но Маред не собиралась лгать себе самой – на самом деле это было настоящим слиянием мужчины и женщины. И ей было все равно!
Связанные руки, повязка на глазах, отгородившая ее от остального мира, который бы непременно осудил… Все это лишь обостряло чувства. Она слышала горячечное быстрое дыхание Монтроза и слизывала с пересохших губ вкус его недавних поцелуев, все еще пахнущих малиной и дымом… Это случилось одновременно. Монтроз дернулся, выстонав что-то тягучее, невразумительное, а мгновение спустя внутри Маред родилась горячая вспышка, огромным распускающимся бутоном развернулась по всему телу, и Маред содрогнулась в сладких судорогах, наполняющих неведомым ранее теплом и покоем. Ловя воздух ртом, ничего не понимая и не желая понимать, она ловила это невероятное ощущение и едва чувствовала, что ее укладывают набок, что чужие пальцы сдергивают шелк с ее запястий и этим же платком вытирают ее, почему-то мокрое, лицо, с которого исчезла повязка.