- Люси!
Я вздрогнула.
Через два ряда от меня Норри махала деревянной лопатой в шишковатой руке.
- Что с тобой, дитя? Я собрала корзинку капусты, а ты за это время выкопала только три морковки.
И хоть я уже была на полголовы выше Норри, хоть считала себя почти взрослой, она все равно звала меня «дитя». Но я привыкла и не возражала. Вместо этого я посмотрела на свой скромный результат. Если бы Норри услышала музыку, она бы сказала. Но она молчала, и мне не стоит говорить. Не важно, если бы она начала ругать меня за воображение. Было ли пение настоящим? Я хотела поклясться, но… не хотела говорить Норри.
- Что такое, Люси? – Норри стряхнула землю с лопатки. – Ты простыла?
- Нет, - если кто и выглядел болезненно, так это Норри. Каждый год урожай забирал много ее сил. Я боялась, видя ее впавшие щеки и опущенные плечи. Я знала, что таким словам она тоже рада не будет. – Ты работала с рассвета, - сказала я вместо этого. – Не думаешь, что заслужила отдыха?
- Отдых? – Норри выглядела возмущенно. – В Канун Всех святых? Чем ты думаешь?
- Просто…
- Работай и больше не отлынивай, пожалуйста, - сказала с тревогой на лице Норри. – Нам нужна вся морковка, если мы не хотим голодать зимой.
- Я все соберу, - пообещала я, надеясь ее успокоить.
Норри перестала хмуриться, но ее спина была напряжена, когда она склонилась над капустой.
Я обхватила руками зелень морковки и вздохнула. Канун Всех святых, тридцать первое октября. Каждый год я боялась этого дня. Норри всегда была строгой насчет пения, но в этот день она была ужасной. С рассвета до заката она постоянно находила нам работу, мы уносили урожай и запирались в доме на ночь.
- После заката, - говорила она, - приходит настоящая опасность. Ходят духи, вредят всем. Мы должны защититься.
Возможно. Но для меня подготовка казалась бесконечным грузом, и я никогда не видела вреда, о котором говорила Норри.
А пение…?
Нет. Если вредом было пение, то она бы так и сказала. И еще светило солнце. Хоть оно и было низко, но до ночи еще оставалось время.
Но я начала работать усерднее, потому что была в долгу перед Норри. Семь лет она в одиночку растила меня, порой ругаясь и вздыхая, но всегда с любовью. А теперь она постарела, у нее стало меньше сил, и я знала, что мне пора возвращать долг, заботиться о ней. Если она хотела собрать урожай до ночи, мы так и сделаем.
И я надергала гору морковок, и когда Норри в следующий раз посмотрела на меня, она радостно улыбнулась. Но пока я работала, я думала о своем. Часть меня прислушивалась к пению. Другая часть хотела, чтобы жизнь была чем-то большим, чем сбор урожая и суеверия Норри.