В 19–30 в опен-спейсе четвертого этажа остаемся только мы с Аней.
— Ты сегодня странная, — произносит она. — Вы все какие-то странные…
— Весна странно действует на людей, — отвечаю я, даже не обернувшись, и продолжаю печатать ответ на комментарии Аркаши Белочкина к договору.
— Возможно… Я пойду домой. Ты тоже?
«Рано или поздно нам все равно придется вернуться в квартиру», — изрекает здравый рассудок, и с ним невозможно не согласиться. В конце концов, ничего серьезного не произошло. Подумаешь, Шаров и Ухова переспали в моей гостевой спальне, с кем не бывает! Просто нужно забыть об этом и вести себя так, словно ничего не произошло. Проще простого!
Вечером мне позвонила Оля. Она благодарила за поддержку, извинялась за свое поведение и даже за инцидент с Шаровым. Я решила придерживаться выбранной тактики и сделала вид, будто все произошедшее меня не волнует. Как будто у меня был выбор…
Пятнадцать минут на беговой дорожке, полчаса на силовых тренажерах, еще полчаса на беговой дорожке, бокал свежевыжатого сока — апельсиновый, смешанный с яблочным — в баре, прохладный душ, чайник зеленого чая с жасмином в баре — выхожу из спортзала весьма довольная собой и медленным шагом направляюсь к машине. Заряд бодрости и прекрасное настроение на весь день обеспечены (если, конечно, никто не вмешается).
Первую попытку испортить мне настроение предпринял Кирилл: пока я стояла в пробке, из колонок раздавались обвинения в мой адрес. Излишняя черствость и наплевательское отношение к его и без того страдающей натуре вот-вот доведут его до нервного срыва. Разве я не знаю, сколько ему пришлось пережить за последние несколько лет? Кирилл взывал к моей совести, но чувство вины даже не подавало признаков жизни: за все годы знакомства он уже исчерпал лимит моего раскаяния.
Вторую попытку омрачить сегодняшний день предпринял Петрович, когда пригласил меня в свой кабинет. Он рассуждал на отвлеченные темы, как будто мы старые приятели, а я изо всех сил пыталась изобразить заинтересованность, поглядывая на позолоченную подставку для ручек, дабы отвлечься и не выцарапать ему глаза. Наконец, когда разговор зашел в тупик, Петрович лукаво улыбнулся и спросил:
— «Оушен» — ваш клиент?
Чувствую, что в горле пересохло, и это явно не последствия попойки с Шаровым и Уховой. Снова «Оушен»? Это компания повсюду! Точнее, вездесущий Феофан Эрнестович. Узкий разрез черных глаз, нахальная улыбка… Нервно сглатываю. Если бы я знала, что все произойдет именно так, то не стала бы предлагать Алексею Константиновичу свои скромные услуги. Каждый раз, когда тщеславие под фанфары самолюбия воспроизводит в памяти немногочисленные знаки внимания, которые нам оказывал Терехов, здравый рассудок в ужасе содрогается. Поэтому я бы предпочла не обсуждать «Оушен» без надобности, тем более, с Петровичем.