— Сейчас из воды его вытащил…
— Как изводы?.. — вскричала женщина. — Из реки?
— Из ямы под горой, — ответил мужик. — Воды там всего-то по пояс, да ему много ли надо…
— Упал! В воду упал! — простонала мать, хватаясь за голову. — Что ж ты его держишь на руках?.. Утоп, так надо откачивать. Мацек!.. Бери его за ноги… Переверните его… Ох, дурачье мужики!.. Рохли вы!..
Но батрак не шевелился. Тогда она сама схватила ребенка за ноги и вырвала у отца. Стасек повис вниз головой, руки его тяжело ударились о землю, из носу потекла кровь.
Наконец, Овчаж выхватил у нее ребенка и, прижав к себе, понес в хату, на лавку. За ним пошли все, кроме Магды. Как помешанная она закружилась по двору и вдруг, вскинув руки, побежала по дороге, громко заголосив:
— Спасите!.. Стасека спасите!.. Кто в бога верует!..
Потом снова повернула к хате, но не вошла, а бросилась на завалинку и, съежившись так, что голова ее уткнулась в колени, судорожно зарыдала:
— Спасите!.. Кто в бога…
Тем временем Слимак бросился в клеть, достал зипун, надел его и снова выскочил из хаты. Он хотел куда-то бежать, но не знал куда и метался по двору, размахивая руками.
Какой-то голос внутри его кричал: «Эх, отец, отец, огородил бы ты свою гору плетнем, не утонул бы мальчонка…»
А мужик отвечал: «Не моя тут вина!.. Это немцы околдовали его своими песнями…»
На дороге затарахтела телега. На минутку она остановилась у ворот и проехала дальше. Из-за угла послышались чьи-то тяжелые шаги и кашель: во двор вошел учитель с палкой в руке, без шапки.
— Ну, как мальчик? — крикнул он Слимаку.
Не дождавшись ответа, он вошел в хату.
— Как мальчик? — спросил он еще с порога.
Стасек лежал на лавке; мать сидела подле него положив его голову к себе на колени.
— Видать, маленько отпустило, раз кровь пошла, — ответила она шепотом. — Да и не такой он уж теперь холодный…
— Так как же? — повторил вопрос учитель, тронув за руку Овчажа.
— Кто его знает?.. — тихо промолвил батрак. — Она говорит, будто ему лучше, а малый как лежал, не двигался, так и лежит.
Учитель бросил палку в угол и приблизился к лавке.
— Дай мне гусиное перо… — приказал он Ендреку. Тот опешил и, не отвечая, пожал плечами.
— Ну, соломинку, что ли, или трубочку…
— Нет у меня никакой трубочки, — проворчал Ендрек.
Учитель осмотрел Стасека и велел матери встать. Всхлипывая, она покорно отошла на середину горницы и, разинув рот, уставилась на учителя. Старик выдвинул лавку, снял со Стасека мокрую рубашку и с трудом вытянул изо рта его язык.
— Господи Иисусе! Что это он делает… — пробормотала мать.
Слимак время от времени заглядывал со двора в окошко и поскорей отходил, — он был не в силах смотреть на бледное тело сына.