Они поговорили о том, о сем. Беседовать было трудно. Тювас знал по-русски всего несколько слов: «хорошо», «дайте, пожалуйста», «сколько стоит» и еще почему-то — «скатертью дорожка». Это последнее выражение он не очень точно понимал, но употреблял через каждые три-четыре фразы. И сам первый громко хохотал, обеими руками хлопая себя по бедрам.
Хорошо хоть Смольников немного знал английский. Сколько раз уже Валерий ругал себя, что в институте не налег на него как следует.
Так они и сидели на скамейке, беседуя. Недостающие слова заменялись улыбками и жестами. Но, в общем, они неплохо понимали друг друга.
— Приходи к нам на тренировку, — прощаясь, пригласил Валерий.
— О! Это есть хорошо! — воскликнул Тювас.
Потом смешно прищурился, сморщив свой крупный, как слива, нос.
— А тренер мне. — Он хлопнул ребром ладони себя по шее. — Нет? Не скажет — скатертью дорожка?
— Нет, нет! — засмеялся Валерий. — Приходи.
Тювас опять отсалютовал вытянутой рукой и ушел.
А Валерий подумал:
«Может, Григорию Денисовичу и впрямь не понравится мое приглашение?»
Он забеспокоился и стал разыскивать тренера.
— Вообще-то, — сказал Григорий Денисович, — не мешало бы наоборот: сперва со мной согласовать, а потом уж приглашать. — Он исподлобья оглядел Валерия. — Ну, раз уж позвал…
— Хороший парень, — как бы оправдываясь, пробормотал Валерий.
— Может, и хороший, — согласился тренер. — Но тебя-то к себе на тренировку не позвал? Так? Вот все они такие, хорошие. Свои секреты пуще глаза берегут.
Под вечер, в отведенное для советских прыгунов время, Тювас пришел в зал.
— Можно? — спросил он, стоя возле двери.
— Можно, можно! — Григорий Денисович пожал ему руку.
Дик Тювас быстро перезнакомился со всеми. И с прыгунами, и с врачом, и с массажистом. Впрочем, почти всех он уже знал: не раз встречались на состязаниях. Классных прыгунов не так-то уж много на планете.
На груди у Тюваса висел киноаппарат.
«Вот это уж зря», — подумал Смольников. Но ничего не сказал Дику.
Тренировка продолжалась. Григорий Денисович вел ее как всегда. Будто и не было в зале американца.
Дик немного понаблюдал, потом подошел к Смольникову.
— Там, за дверью, Рассел Смит, — смущенно сказал он. — Можно?
Валерий поднял брови. Вот это номер! Повернулся к тренеру. Как быть?
— Ну, раз уж пришел… — развел руками тот.
Тювас крикнул, и в зал вошел юноша-негр. В американской команде все прыгуны были негры. Только Тювас — белый.
У Смита на груди тоже болтался киноаппарат. Вскоре он нацелил объектив на Смольникова. Камера мягко застрекотала.
Григорий Денисович посмотрел на него. Хотел, видимо, что-то сказать. Но промолчал.