| Некоторые деревья упали поперек ручья, и из-под одного исполинского ствола десяток молодых деревцев, сломанных и придавленных его тяжестью, продолжал расти, лежа на земле, погрузив корни в воду и простирая ветви к живительному солнцу, проникавшему к ним сквозь просветы в зеленой кровле. |
| Back at the farm-house, Daylight mounted and rode on away from the ranch and into the wilder canons and steeper steeps beyond. | Вернувшись на ферму, Харниш сел в седло и поехал дальше, выбирая все более глубокие ущелья и все более крутые склоны. |
| Nothing could satisfy his holiday spirit now but the ascent of Sonoma Mountain. | Раз уж он устроил себе такой праздник, он не успокоится, пока не взберется на вершину горы Сонома. |
| And here on the crest, three hours afterward, he emerged, tired and sweaty, garments torn and face and hands scratched, but with sparkling eyes and an unwonted zestfulness of expression. | И три часа спустя он достиг ее, усталый, потный, в изорванном костюме и с ссадинами на лице и руках; но глаза его сверкали необычным для него в последние годы задором и весельем. |
| He felt the illicit pleasure of a schoolboy playing truant. | Он чувствовал себя, как школьник, сбежавший с уроков. |
| The big gambling table of San Francisco seemed very far away. | Сан-Франциско, рискованная биржевая игра отодвинулись куда-то далеко-далеко. |
| But there was more than illicit pleasure in his mood. It was as though he were going through a sort of cleansing bath. No room here for all the sordidness, meanness, and viciousness that filled the dirty pool of city existence. | Но дело было не только в озорстве школьника, доставившего себе запретную радость, - ему казалось, что он принимает что-то вроде очистительной ванны, что он смывает с себя всю грязь, всю подлость и злобу, которой запятнал себя в смердящем болоте городской жизни. |
| Without pondering in detail upon the matter at all, his sensations were of purification and uplift. | Он не раздумывал над этим, не пытался разобраться в своих ощущениях, он только чувствовал себя внутренне чистым и облагороженным. |
| Had he been asked to state how he felt, he would merely have said that he was having a good time; for he was unaware in his self-consciousness of the potent charm of nature that was percolating through his city-rotted body and brain-potent, in that he came of an abysmal past of wilderness dwellers, while he was himself coated with but the thinnest rind of crowded civilization. | Если бы его спросили, что он испытывает, он, вероятно, ответил бы, что ему здесь очень нравится. Он и сам в простоте своей не понимал, какую власть над ним имеет природа, как, проникая во все его существо, она освобождает и тело и ум от городской гнили, - не понимал, что эта власть так велика потому, что много поколений его предков жили в - первозданных дремучих лесах, да и сам он успел приобрести только слабый налет городской цивилизации. |