, снабженное фотографией, на которой Кейт с Миком покидают мой дом. Вот, собственно, и все.
Теперь жду, когда проснется телефон.
Первой звонит матушка Глена, Мэри.
– Джинни! Как ты могла сказать такие ужасные вещи!
– Вы знаете об том не хуже меня, Мэри, – отвечаю ей. – И, пожалуйста, не надо делать вид, будто вы его в этом не подозревали, потому что я уверена в обратном.
Она как-то сразу притихает и говорит, что потолкует со мной завтра.
Затем звонит Кейт. Она вся из себя деловитая, говорит, что в газете поместят мое заявление из телевизионного интервью, так что я смогу, мол, «представить свою версию событий».
Такая ее наглость вызывает во мне смех.
– С самого начала предполагалось, что вы представите мою версию событий. Скажите, вы всегда врете своим жертвам?
Кейт игнорирует мой вопрос, говоря, что я могу перезвонить ей на мобильный в любое время, и я, не прощаясь, кладу трубку.
Наутро мне в почтовый ящик попадает газета. Причем, никакой подписки у меня нет. Уж не Кейт ли мне ее подбросила? Или, может, соседка?
На передовице кричащий заголовок: «Вдова признает вину убийцы Беллы». У меня так трясутся руки, что я не в состоянии развернуть газету. Тут же прилагается моя фотография – гляжу вдаль, как велел мне Мик.
Кладу газету на стол и жду, что будет дальше.
Телефон надрывается все утро. Газеты, телевидение, радио, семья. Звонит моя мама и, всхлипывая, говорит, какой позор я на них навлекла, а папа где-то на заднем плане кричит, что, мол, предупреждал меня не выходить за Глена замуж. На самом деле ничего подобного не было – но, похоже, сейчас он жалеет, что этого не сделал.
Пытаюсь успокоить маму, объясняя, что слова мои там переврали и что газета вообще все передернула, однако это все равно не помогает, и в конце концов она обрывает связь.
Я уже чувствую себя настолько измученной, что снимаю трубку с рычага и ложусь в постель. Все думаю о Белле и о Глене. И о тех последних днях перед его смертью.
Он тогда стал без конца меня спрашивать, что я собираюсь делать.
– Может, ты хочешь уйти от меня, Джинни? – говорил он.
– Я хочу заварить чаю, – отвечала я и уходила, оставив его стоять в гостиной.
Слишком много всего, о чем можно думать. О предательстве, о выборе у каждого из нас, о дальнейших намерениях.
Больше я с ним уже не разговаривала – разве что по необходимости.
– Твоя мама на проводе. – Самый что ни на есть минимум.
Он, точно призрак, преследовал меня по всему дому. Я то и дело ловила на себе его взгляд из-за газеты. Теперь он полностью был в моей власти. Он не представлял, что же предпримет дальше Джинни, и это пугало его до смерти.