Ну, на наводчиков статья соответствующая у нас имеется. И на скупщиков краденого имеется...
Квартиру этот господин на Покровке снимал, у госпожи Усатовой. Ничего такая дамочка, в самом соку, в последней стадии зрелости — и на взгляд, и на ощупь. Ничем бог не обидел: и рожица смазливая, и бюст по первому разбору — рюмку с водкой поставишь, не опрокинется, и за словом в карман не полезет. Как потом я узнал, не только квартирной хозяйкой она для него была. Ну, это ихнее дело...
Заявились мы к нему с обыском. Не пускает. Я, говорит, датский подданный.
«А датским подданным,— спрашиваю,— наводкой и скупкой краденого дозволено заниматься?»
Я, говорит, Ленину и Троцкому жаловаться буду.
Это, отвечаю, пожалуйста. Хоть Предсовнаркому, хоть Наркомпроду. Кому хочешь, голубчик, жалуйся. На это у нас теперь полная свобода. А дверь, будь любезен, открывай, а то взломаем. Открыл. Понял, что деваться некуда: Ленин и Троцкий далеко, а мы — рядом.
Произвели у него обыск. Персидскую бронзу из собрания Халатова изъяли, шесть картин, этюды всякие, рисунки, скульптурки и вот это...
Субинспектор покопался в заваленном папками громоздком шкафу и положил перед Яровым плотной бумаги конверт.
— Если желаете, можете взять.
— А что здесь?
— Фотографические карточки его — и приличные, и не очень, вырезки из газет...
— Ну что ж, пригодится,— сказал Яровой, запихивая конверт в портфель.— Расписку вам написать?
— Пустое,— махнул рукой субинспектор.— Конверт-то у нас случайно завалялся, забыл выбросить.— Волков не дурак поговорить, явно стосковался по благодарному слушателю, а Яровой в этом смысле был безупречен, и субинспектор просто жаждал доставить ему удовольствие.
— Спасибо за конверт.
— Пустое! — повторил Волков.
— Чем же эта история закончилась?
— А чем она могла кончиться? К Ленину и Троцкому он, понятно, не пошел, а к моему начальству завернул, намекнул, что немцы этим инцидентом очень даже недовольны будут, и протест заявил.
— Ну и как?
— Что как? Протестов у нас по сто на день. Налетчики протестуют, пострадавшие протестуют, воры протестуют, проститутки протестуют. После 17-го года все только и знают, что протестуют. Да-с. А насчет подданства он не соврал: действительно, датское. Что же касается до немцев... В германском посольстве он служил, потому его и не взяли, не то что испугались, а поосторожничали. Вот такой водевильчик мы тогда станцевали с куплетами и дивертисментом... Травести, травести, где мне время провести!
Яровой спросил, где теперь находится дама с роскошным бюстом и вор-интеллигент Васька Дубонос.