Пили со вкусом, но в меру, или, как выражался Кочубей, не в лоск и не в лодочку, а вкупе и влюбе.
Настроение у Николая Викентьевича было приподнято-идиллическое и немного сентиментальное. Вечер удался, а впереди, как представлялось Николаю Викентьевичу, было еще много таких вот вечеров. И с Любочкой ему здорово повезло. Конечно, обходится она достаточно дорого. Но деньги для того и существуют, чтобы доставлять удовольствия. А Любочку он еще повезет в Париж. О Париж!..
Некогда, представляя его царице, месье Филипп сказал, что господин Родзаевский один из немногих людей в России, а может быть, и во всем мире, обладающих в полной мере даром ясновидения. Но то ли друг «адъютанта господа бога» ошибся в своей столь лестной для Николая Викентьевича рекомендации, то ли Николай Викентьевич успел растратить по кабакам свой дар, но следует сказать, что в тот вечер ничто не подсказывало ему, что с ним произойдет в самые ближайшие часы...
Было около часа ночи, когда клубный катер доставил их на Николаевскую набережную к пристани, расположенной наискосок от церкви святого Ильи.
Здесь Кочубея ожидал его длинный, сверкающий черным лаком автомобиль, за рулем которого сидел важный шофер в очках-консервах. Князь предложил ротмистру Спириденко и Родзаевскому завезти их домой. Спириденко охотно воспользовался любезностью князя, а Николай Викентьевич, как всегда, отказался. Он не выносил эти мерзко воняющие бензином чудища, о которых какой-то мудрец сказал что-то явно неодобрительное. Кроме того, ему хотелось немного побыть одному.
На набережной стоял одинокий лихач. Родзаевский попрощался с Кочубеем и Спириденко. Гришук помог Николаю Викентьевичу забраться в экипаж, приветственно помахал тростью. Лихач, не спрашивая, куда барину требуется, что немного удивило Родзаевского, чмокнул губами, и лошадь рысью взяла с места.
Родзаевский полулежал на упругих подушках сиденья, прикрыв глаза и блаженно думая, что уже через полчаса будет дома в постели. Но к себе на квартиру он не приехал ни через полчаса, ни через час, ни через сутки...
На Крещатике лихач (ехал он совершенно правильно, видно, когда-то отвозил Николая Викентьевича) придержал лошадь — и в то же мгновение в экипаж с двух сторон впрыгнули двое. Они кляпом заткнули Николаю Викентьевичу рот, молниеносно связали ему руки и натянули на голову мешок. Все это проделано было настолько стремительно, что Родзаевский не успел даже удивиться.
— На Подол?—спросил, повернувшись, лихач.
— Точно.
Да, месье Филипп ошибся: ясновидящим Николай Викентьевич не был. Случившегося он никак не ожидал.