| And for that reason, at two o'clock in the night, when the sparrows, a cozy students' restaurant, had barely closed, and all the eight, excited by alcohol and the plentiful food, had come out of the smoky, fumy underground place into the street, into the sweet, disquieting darkness of the night, with its beckoning fires in the sky and on the earth, with its warm, heady air, from which the nostrils dilate avidly, with its aromas, gliding from unseen gardens and flower-beds,- the head of each one of them was aflame and the heart quietly and languishingly yearning from vague desires. | И потому в два часа ночи, едва только закрылся уютный студенческий ресторан "Воробьи" и все восьмеро, возбужденные алкоголем и обильной пищей, вышли из прокуренного, чадного подземелья наверх, на улицу, в сладостную, тревожную темноту ночи, с ее манящими огнями на небе и на земле, с ее теплым, хмельным воздухом, от которого жадно расширяются ноздри, с ее ароматами, скользившими из невидимых садов и цветников, то у каждого из них пылала голова и сердце тихо и томно таяло от неясных желаний. |
| It was joyous and arrogant to sense after the rest the new, fresh strength in all the sinews, the deep breathing of the lungs, the red, resilient blood in the veins, the supple obedience of all the members. | Весело и гордо было ощущать после отдыха новую, свежую силу во всех мышцах, глубокое дыхание легких, красную упругую кровь в жилах, гибкую послушность всех членов. |