Не опозорься…
— Цифры! — кричит Конрад.
— Сто двадцать на шестьдесят! — откликается Майк.
Конрад регулирует объектив. Его голова выныривает из-за камеры.
— Так, — тянет он успокаивающе, словно пытается поймать что-то пушистое и напуганное, — сейчас я сделаю два поляроидных снимка, чтобы проверить, как мы стоим. Хорошо, Эмили?
Я киваю.
— Так, первый…
Говорит со мной как с второклашкой, которую снимают для школьного альбома. Месяцы моделинга коту под хвост. Хотя так даже легче.
Фотоаппарат дважды щелкает.
— Хорошо, теперь чуть расслабься.
Я размыкаю стиснутые челюсти и начинаю рассматривать собственные ногти. Это лучше, чем таращиться на камеру или на Майка, который снова идет сюда.
— Волнуешься?
Я с усилием перевожу дух.
— Угу.
— И зря. — Майк наклоняется ко мне. Пахнуло лесом. — Во-первых, ты выглядишь очень мило, — шепчет он. Мило? Все внутри превращается в манную кашу. — А во-вторых, тебе нечего волноваться, потому что Конрад любит все всем указывать. Он будет говорить тебе, что делать, очень-очень подробно.
— Правда?
Майк кивает.
— С головы до пяток. Абсурд, конечно.
Не абсурд, а просто супер! Напряжение в животе уходит; впервые с тех пор, как я очутилась на площадке, я могу более или менее нормально дышать. Все будет хорошо! Я улыбаюсь, наконец-то искренне.
Но недолго.
Конрад несется к площадке, сжимая в руке свежепроявленный «поляроид».
— Что вы натворили? — рявкает он и возмущенно тычет в меня пальцем.
— Вижу! Сейчас надену аксессуары и высушу! — Морис махает сумкой с замочком «язычком».
— Да нет, я не о том! Тащите стремянку! — кричит фотограф. Через минуту он стоит на перекладине и всматривается мне в лицо холодными, осуждающими глазами. А был такой теплый и доброжелательный… Потом щелкает ногтем по моим бровям. — Что вы здесь натворили?
Ой. Я переступаю с ноги на ногу.
— Винсент меня немножко подчистил.
— Немножко?! — Конрад мотает головой, словно вытряхивая мой идиотский ответ. — Морис, Винсента сюда, быстро!
Стилист разевает рот, закрывает его и бежит в гримерную, не выпуская из рук кучу пастельных сумочек всех форм, размеров и материалов.
— Ви-и-н-се-ент! — кричит он, волоча за собой золотистые ремешки.
Как такое может быть? Неужели Конрад так разозлился из-за бровей? Я гляжу на фотографа: а вдруг это все шутка, спектакль, разыгранный, чтобы визажист не расслаблялся? Может, и так, но я вижу только застывшие сердитые глаза.
— Я пришел, — говорит Винсент с видом, не выражающим никакой радости. — В чем дело?
— Вот это я и хочу узнать! — Конрад тычет пальцем мне в бровь. — Это что?