– Пойдем? – спросила Таня.
Он кивнул. Но с места не тронулся.
Таня взяла его за руку. Рука была холодная, как будто не май на дворе, а лютый февраль. Она легонько потянула его за собой, и он пошел не сопротивляясь.
– Вы сумку забыли, – сказал рыжий. – Сашка, возьми.
Он протянул Алику клатч, и тот взял его. Только возле калитки отдал клатч Тане, и она достала из него ключи от дома.
В дом вошли молча. Вешалка в прихожей висела на одном гвозде, как будто на ней кто-то подтягивался.
А и подтягивался, может. Сама виновата. «Надо же придумать для него хоть что-нибудь привлекательное»! Допридумывалась, дура набитая.
«Все обошлось! – напомнила себе Таня. – Теперь умнее буду».
– Они правда не подначивали, – сказал Алик. – Я сам туда залез.
Он смотрел исподлобья. Светились карие Венины глаза. Что он думает, Таня перестала понимать снова. На лестнице чувствовала его мысли, но лестница кончилась. Все вернулось на круги своя.
– Я поняла, поняла. – Силы выходили из нее с каждым словом, с каждым движением. – Давай спать ляжем, а? – попросила она.
Кажется, таким же жалобным голосом, каким он спрашивал, далеко ли еще до земли.
В большой комнате все было перевернуто вверх дном. Правда, стулья лежали на полу в некотором порядке – похоже, изображали что-то, необходимое для игры.
– Я сейчас все уберу! – сказал Алик.
– Сейчас не надо, – помотала головой Таня. – Сейчас спать. Пожалуйста.
– Ладно.
Он постоял немного, ожидая, может быть, не скажет ли она что-нибудь еще. Но у нее больше не было сил даже на слова.
Алик поплелся по лестнице на второй этаж. Дверь в его комнату закрылась беззвучно. Таня постояла немного, собираясь с силами, чтобы тоже подняться наверх. Или лучше постоять под горячим душем? Или под холодным? Сил не было ни на одно, ни на другое, ни на третье.
Что томило ее и мучило, что, ей казалось, исчезло, когда она увидела Алика, прижавшегося к зыбкой лестнице между четвертым и пятым этажом, – не исчезло, оказывается, а лишь отступило на то краткое время, когда все, что составляло ее натуру, собралось только в теле, позволив ему совершить необходимое физическое действие.
А теперь, когда физическое действие было уже не нужно, воспоминание нахлынуло на нее такой волной, в которой у нее не было ни малейшей возможности выжить. Она захлебывалась в этой волне, хватала воздух ртом – и тонула, тонула!..
На подгибающихся ногах, в самом деле хватая ртом воздух, невыносимый воздух жизни, Таня добрела до двери, ведущей в сад, распахнула ее и почти вывалилась из комнаты.
Тишина стояла полная, кромешная. Сирень склоняла ветки над скамейкой у забора. Таня упала на эту скамейку и, обхватив голову руками, затряслась, тонко, беспомощно вскрикивая: