– Характер у парня такой, – говорил дед. – Мужской, без соплей.
Бабка уверяла, что все мальчишки позже начинают говорить, чем девочки, беспокоиться не о чем. Лиля ей верила, а Иван чувствовал именно беспокойство. Но оно было смутным, и высказывать его тестю с тещей он не стал.
Пока, еще полгода спустя, они сами его не высказали.
К тому времени Лилина карьера стремительно пошла в гору. Она оставила инженерную работу, сосредоточилась на управленческой, и все ее способности раскрылись в полной мере. У Ивана работа была скромнее, но тоже жаловаться не приходилось. Особенно когда ему предложили перейти в конструкторское бюро «Боинга», которое открылось в Москве.
– Вот теперь можно и Вадичку забрать, – решила Лиля.
Она уже искала няню, придирчиво выбирая самую лучшую, когда теща позвонила и попросила приехать поскорее.
– Что-то с ним не так, доча, – сказала она, когда встревоженные родители явились в Пермь. – И сидит, и сидит, и не глянет ни на кого. Игрушек вы навезли уж таких красивых, сама б игралась, а ему и дела нету. Одну машинку туда-сюда катает и в одну точку смотрит. И простукивает все. Пол, стены… На улицу не выманить, силой выведешь – плачет, заходится. Аж страшно, Лиль.
– С племяшом моим такое же было, – подал голос тесть. – Точно так сидел, ухом не вел, в глаза людям не смотрел. Больной, оказалось. Лечили-лечили, в психушке лежал – все без толку, так в двадцать лет и помер. Заклякнул.
Ивану захотелось взять тестя за грудки и стукнуть об стенку. Однажды он уже испытывал подобное: когда, приехав на свадьбу, тот заметил, что у гербольдовского кота течет из уха, и посоветовал: «Выкидайте его, негодный он. Нового возьмите».
– Папа, перестань! – возмутилась Лиля. – Что значит «такое же было»? Кто это проверял? Надо Вадичку хорошим врачам показать.
Вадьку они забрали в Москву. Иван взял отпуск, и ребенка повели по врачам; Гербольды мобилизовали всех знакомых, чтобы найти наилучших.
Что у мальчика аутизм, выяснилось сразу. Правда, до трех лет такой диагноз официально не ставили, но и скрывать его от родителей не стали. Труднее оказалось выяснить другое: как это лечить. Вернее, вовсе невозможно оказалось это выяснить. Из всего, что говорили врачи, Иван понял одно: аутизм неизлечим.
– Как неизлечим? – возмутился он, услышав это в очередной раз. – Он живой же, дышит, смотрит. Делать-то надо что-то!
– Делать надо, – согласился врач. – Но лекарств от этого нет. И честно вас предупреждаю: делать все придется лично вам, на существенную помощь государства не рассчитывайте. У нас и диагноз-то этот всего пятнадцать лет назад начали ставить. Методики, по которым ребенка можно – предположительно можно – научить усваивать социальную информацию, разработаны в основном за рубежом, мы их только перенимаем. И в любом случае действовать по этим методикам придется лично вам, – повторил он.