Не сказать, чтобы Иван рассчитывал в своей жизни на помощь государства, да и вообще на то, что кто-нибудь сделает что-либо за него, но масштаба этого «лично вам» он все-таки не представлял.
Оказалось, что центр, занимающийся детьми с аутизмом, в Москве только один. Он находился в Останкине, на улице Кашенкин Луг. От Сокола сравнительно недалеко, но все-таки пешком не дойдешь, Вадьку туда надо было возить. Но главное было даже не в этом…
Главное заключалось в том, что окружающий мир был совершенно не приспособлен для того, чтобы в нем существовал такой ребенок. Не радовался, не развивался в нем, а просто существовал.
Иван и предположить не мог, что в людях умещается столько ненависти. И не к убийце, не к вору или мошеннику – к ни в чем не повинному ребенку!
Вывести Вадьку на улицу было действительно нелегко: при малейшей попытке изменить привычную для него обстановку он начинал жалобно плакать, а потом и вовсе заходился в крике. Но когда после долгих попыток и неудач Иван все-таки научился с этим справляться, то обнаружил, что люди шарахаются от Вадьки, как от зачумленного. Когда он, к огромной своей радости, заманивал его в песочницу и Вадька начинал катать в ней свою любимую машинку, мамаши тут же вытаскивали из песочницы детей и, бросая на Ивана испуганные и сердитые взгляды, уводили их прочь.
– Вы бы не приводили его сюда, – сказала ему наконец одна такая мамаша; она выгуливала на детской площадке двойняшек, мальчика и девочку, таких хорошеньких, что они казались сошедшими с рекламного плаката. – Как вы сами не понимаете? Здесь же дети, нельзя же их пугать!
– А он, по-вашему, не ребенок? – поинтересовался Иван. – И чем он ваших детей пугает?
Он еле сдерживался, чтобы не ответить этой плакатной мамаше как-нибудь порезче. Вадька привык к песочнице, именно к этой, в другие его было не зазвать, и тихо, однообразно играл в ней, не замечая никого вокруг. Надо было только следить, чтобы дети не бросали в него песком и не били его совочками.
– У него больная аура! – отрезала та. – Невооруженным глазом видно, что он ментальный инвалид. Почему, не понимаю, нельзя водить его куда-нибудь, где нет нормальных детей?
И это было еще самое безобидное, что Ивану приходилось слышать о своем ребенке.
В песочницу он его водить перестал: не ради благополучия «нормальных детей», а потому что сам боялся не сдержаться. Вадька, к счастью, не заметил, что катает теперь свою машинку по другому песку, на пролысине газона, и в полном одиночестве.
Он вообще не замечал ничего, происходящего вне его самого и вне того маленького пространства, в котором он только и мог существовать. Стоило кому-либо вторгнуться в это пространство с самыми добрыми намерениями – чтобы обнять его, просто погладить по голове, – как он заходился плачем.